Теория четырех движений и всеобщих судеб. Проспект и анонс открытия

Не поразительно ли, что женщины всегда превосходили своими талантами мужчин, когда им благодаря трону и диадеме удавалось развернуть природные данные? Не характерно ли, что из восьми женщин – государынь, свободных и незамужних, семеро обычно стяжали славу, а из восьми королей обычно семеро проявляли дряблость? Если другие женщины, взойдя на трон, не покрыли себя славой, то это объясняется их колебаниями, их нерешимостью в деле попирания любовных предрассудков (Мария Стюарт). А женщины, дерзавшие это делать, владели скипетром более достойно, чем мужчины. Эти Елизаветы, эти Екатерины не вели сами войско на войну, но они умели подобрать генералов, что одно уже их возвышает. Да и во всех прочих отраслях административного управления женщины неоднократно давали урок мужчинам. Кто из королей превзошел твердостью Марию-Терезию[85]? В момент разгрома, когда колебалась верность ее подданных, а министры находились в состоянии ошеломления, она умела вернуть людям бодрость и отвагу. Своим поведением она навела трепет на венгерский парламент, к ней весьма неблагосклонный; она обратилась к магнатам на латинском языке и вынудила своих личных врагов принести клятву в готовности умереть за нее. Такие чудеса будет творить женское соревнование в социальном строе, открывающем простор для развития женских способностей.

Разве угнетатель-мужчина не превзошел бы своими пороками женщину, если бы в силу рабского воспитания он считал себя автоматом, призванным повиноваться предрассудкам и ползать ниц перед хозяином, которого дал случай? Разве претензии мужчин на превосходство не опрокинуты Екатериной, столь унизившей мужской пол? Установив должность титулованных фаворитов, она втоптала в грязь мужчину и показала, что, несмотря на полную свободу, мужчина может играть роль еще более унизительную, чем женщина, унижение которой носит вынужденный характер и, следовательно, заслуживает оправдания. Чтобы уничтожить тиранию мужчин, следовало бы противопоставить им гермафродитов, которые сильнее мужчин. Они показали бы, что мужчины созданы для их наслаждений, как и женщины: тогда бы мужчина запротестовал против тирании гермафродитов и утверждал, что нельзя основывать право исключительно на силе. Он потребовал бы себе прав и независимости у третьего пола. Почему же отказывается он даровать эти права женщине?

Я отнюдь не намерен подвергать здесь критике воспитание цивилизованных и требовать привития женщинам свободолюбия. Разумеется, в каждом социальном периоде молодежи внушают благоговение перед господствующими нелепицами. Варварский строй требует одичания женщин; вот их и уверяют, что у них нет души, чтобы безнаказанно торговать ими на рынке и держать их в гаремном затворе; при строе Цивилизации тоже с детства глушат женщин, чтобы они были податливы на философские догмы, согласны на супружескую кабалу и унизительную роль рабыни мужа, характер коего, быть может, противоположен их собственному. Разумеется, достоин порицания варвар, который вздумал бы воспитывать своих дочерей применительно к нравам Цивилизации, где им не суждено жить; точно так же осудил бы я и цивилизованного, который стал бы воспитывать своих дочерей в духе свободы и разума, свойственном периоду шестому и седьмому, коих мы еще не достигли.

Обличая нынешнее воспитание и раболепство, прививаемые женщине, я делаю это для сопоставления существующего строя с другими обществами, где не придется уже извращать женский характер в угоду предрассудкам. Указывая на видную роль, которую могут играть женщины, я ссылался на тех из них, которые преодолели плоды воспитания и противодействовали системе угнетения, неизбежно порождаемой супружескими узами. Отмечая женщин, которые умели отдаваться своим порывам, от мужественной Марии-Терезии и до других более мягкого оттенка, как Нинон и Севинье[86], я вправе утверждать, что женщина, получив свободу, превзойдет мужчину во всех сферах духовной и физической деятельности, где не требуется особой физической силы.

Мужчина это уже, видимо, предчувствует; он негодует и бьет тревогу, когда женщина опровергает предрассудочный взгляд на нее как на низшее существо. Мужчины особенно завистливы к женщинам-литераторам. Философия лишила их права занимать почетные академические должности и подло объявила их уделом хозяйство.

Не заслуживают ли этой обиды ученые женщины? Раб, рабски подражающий господину, воистину заслуживает презрения. Зачем сочинять сомнительной славы книги, присовокупляя еще несколько томов к наличным миллионам их, совершенно бесполезным? Женщины нужны – не писательницы, но деятельницы освободительного движения, политические Спартаки, гении, которые сосредоточили бы все свое внимание на способах вырвать свой пол из унижения, в котором он находится.