Теория Фокса

Джим сидел на крае стула, снова и снова складывая и раскладывая салфетку. Стебли бамбука на потолке переплетались между собой в затейливом рисунке.

Джулия допила вино и медленно отодвинула бокал в сторону.

— Джим… — произнесла она.

— Да? — Он приподнял голову.

— Почему ты Джималоун? Почему ты один?

— А ты? Тот же вопрос можно задать и тебе. Почему ты одна?

— Ну, это просто.

Её ногти блестели, переливаясь в цвет тёмных глаз.

— Джим, существуют ли герои? Встречал ли ты таких?

— Я встречаю много странных людей.

— Мужчины настолько глупы, Джим. Все их интересы сводятся к выпивке, футболу и бессмысленным дракам. Не более чем пустышки, предназначенные лишь охотиться и размножаться — вот они кто… Абсолютно бесполезные в остальном. О чём с ними говорить наедине? Машины, погода, работа и «угадай, что сегодня показали по телевизору»? Джим, кто эти карлики? Что случилось с гигантами? Ведь они же когда-то были, да? Гиганты. Должны были быть. Где герои? Что с ними случилось?

Она вздохнула.

— Знаешь, я ведь сначала думала, что это всё из-за разницы в скорости развития. Женщины созревают быстрее — так требует природа. И поэтому в садиках и школах девочки умны, собраны и серьёзны. И кого мы привыкаем видеть перед собой? Мальчишек-ровесников. Безответственных пакостников, легкомысленных забияк и глупых драчунов. Примитивные создания, отстающие в развитии. И вот мы, женщины, с самого начала привыкаем к этому и всю оставшуюся жизнь видим в мужчинах лишь недалёких и безответственных хулиганов. Карликов. И в итоге они и становятся ими, просто потому, что от них не ожидают большего… Вот и я сначала так думала. Но потом поняла, что всё намного хуже…

— Как?

— Это просто женская доля. Наша участь, — она вздохнула. — Это цена, которую нам пришлось заплатить за интеллект. За половой отбор… Ведь выбирающие должны быть умнее выбираемых. Женщины должны быть умнее мужчин. Закон природы… В этом наша трагедия: мы обречены копаться в куче посредственностей в поиске хоть чего-то стоящего. И поэтому героев нет. Наша участь в том, чтобы жить в плоском мире примитивных созданий. Карликов. Вот так вот и ждём, безнадёжно…

— И ты тоже? Ждёшь героя с большим интеллектом?

— Я уже и не знаю, чего я жду, Джим.

Джим перевёл взгляд на серебристый кувшин в нише над столом и прошептал:

— Сплошная селекция. Прямо птичья ферма какая-то…

— Так и есть. А мы кто?

— Павлины, ищущие хвост подлиннее? И ради чего?.. Мы вообще кто? Люди или?.. Где во всём этом… место?

— Хотел сказать, любви? — она горько улыбнулась.

— Знаешь, Хайям сказал, что лучше быть одному, чем быть с неродным человеком, ведь иначе, если всё-таки встретишь своего, то уже не сможешь полюбить. И случится самая большая трагедия, которая только может произойти.

— Встретить, но не смочь полюбить?..

— «Растратить тепло души на неродного человека…» Так он написал в старой зелёной книжке, которую я нашёл у себя под кроватью… Знаешь, в детстве я был странным. Не мог ходить. Все бегали играть во дворе, а я сидел у окна и смотрел. Всё, что я мог делать, — это наблюдать. И в какой-то момент вдруг начал замечать странные вещи. Очень странные. Вот девочка делится с подругой яблоком. Но ты видишь… Нет, не так — чувствуешь, как, чёрт побери, ей этого не хочется… И делает это она потому, что так принято, а не потому, что этого хочет… И то же самое повсюду… Мы делаем совсем не то, что на самом деле думаем. И говорим не то, что чувствуем… Совсем не то. А то, что другие хотят от нас услышать… И мы даже сами об этом не догадываемся… Притворщики, все притворщики. И скрываем это сами от себя…

Он вздохнул.

— Потом, уже когда мог ходить, знаешь, что я любил больше всего? Просто сесть в углу кафе и смотреть. Смотреть, как они разговаривают. Вот, например, кто-то сделал комплимент. Но нижняя губа чуть поджата, уголки глаз напряжены. И без детектора понятно, что это фальшь. — Он откинулся на спинку стула. — Про голос даже не говорю. Хрупкость искреннего звука ни с чем ни спутать… О, как он звучит! И как редко… Дети, лишь дети иногда искренни. У взрослых же каждое слово уже увязло в двойных смыслах, расчётах, недомолвках. Их слова вязки, как патока…

Она вздрогнула, как будто от холода.

— Так я научился читать… Читать людей… И теперь, чтобы прочитать человека, нужно лишь несколько минут… И не нужно больше бесконечного десятилетия, чтобы понять, что человек — притворщик… Не родной, понимаешь? Не родной… Вот так и живу…

— Дааа, — протянула Джулия и откинулась назад. Она долго смотрела сквозь Джима, а затем вдруг сказала: — Читать других, говоришь?

Он кивнул.

— Зеркало… Нож…

— Что? — переспросил Джим.

— Зеркало не может показать себя. Нож не может себя порезать. Вирус не может себя инфицировать… Джим, можешь ли ты читать себя?

— Себя?!

— Да. Кто ты?

Они долго смотрели друг на друга. Её лицо окаменело.

— Так я скажу тебе… Ты — эгоист.

— И что в этом такого?