Теория гегемонии

Александр Панкратов довольно точно выразился по поводу этих страхов: «Когда сытые современные граждане, тридцатилетние дети с напудренными носами и перекаченными седалищами ноют о бессмысленности своих жизней – становится смешно. А ведь они искренне полагают, что пребывают в кошмаре и ужасе. Но нет, господа, вы ошибаетесь. Вы ещё не знали русского ужаса. Русской смерти. Русского ничего. И не дай Бог вам узнать». В момент перехода от феодального к капиталистическому хозяйствованию в Российской империи в голодные времена шестидесятилетние старухи, которые не могли полноценно работать, были вынуждены отдавать весь свой хлеб семье, после чего умирали с голоду. Голодные дети нередко сами зверели и отбирали еду, а взрослые радовались: «Слава Богу! Лишний рот с плеч долой!». Вот сущность такого рода противоречий капиталистического хозяйствования в русской среде. Голод 1898 года был примером некой гиперболы таких отношений.

В чём был страх последователей Маркса? На Западе троцкисты боялись, что при строительстве социализма государство взбунтуется и чиновничий аппарат не отомрёт, как ему и полагается в теории. Отсюда и постоянные конфликты с нашими сталинистами, которые упорно не хотят делать ставку на мировую революцию, а стремятся к социализму в отдельно взятой стране. Что есть русский ужас в этой парадигме? Это абсолютная потеря суверенности, принципа священности государства, полная анархия и беззаконие, в ходе которого гибнут миллионами младенцы, процветает наркомания и пьянство, и снова голод, разруха, уничтожение здравоохранения и образования – всё, что было продемонстрировано в 90-е в ходе приватизации государства. А что может быть ужаснее, когда преступления ещё и прикрываются красивыми словами и догмами возрождённой православной веры?

Тем не менее, мы не склонны думать, что человек, в сущности, плох. В разные периоды истории в нём могут довлеть и разные его составные части, хуже всего, когда довлеет Зверь. Необходим порядок и гармония из Духа, человека и зверя, но не либеральный, где у каждого есть право голоса, а дисциплинарный, где Дух всегда будет сверху.

Феномен Советского Союза в контексте всего русского бытия можно оценивать как агонию Российской империи. Когда государственный аппарат окончательно деградировал, остатки пассионарного народа решили взять историю в свои руки и дать жизнь себе и своей стране через новую идеологию, новое домостроительство: «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим – кто был ничем, тот станет всем». В Интернационале несложно обнаружить 2 вещи. Это корреляция с цитатой из Евангелия от Матфея: «Многие же будут первые последними, и последние первыми (Мф. 19: 30)», прямо указывающая на то, что земное положение человека (богатство, общественное положение, звания, титулы) могут не соответствовать Божественному воздаянию. И при этом вторую корреляцию мы можем увидеть в абсолютном нигилизме: «Никто не даст нам избавленья: ни бог, ни царь и не герой» со словами Булгакова из повести «Собачье сердце»: «Разруха не в клозетах, а в головах».

Острую «разруху в головах» мы можем увидеть и в узких размышлениях интеллектуалов того времени, ограниченных видимыми материальными явлениями мира, в их безбожии и презрении институтов семьи, государства, церкви, что неоднократно приводило к кризисным явлениям и в самом Советском Союзе. Разруха коснулась духовенства, когда монахи перестали соблюдать свои обеты, коснулась офицерства в корыстном стремлении Колчака получить власть, коснулась всей чиновничьей бюрократии, где пышно цвела коррупция, и даже царя, побоявшегося брать на себя ответственность в критические минуты. И вот оставленный всеми народ, давно отошедший от православия в своём сердце и лишь внешне исполняющий ещё какие-то обряды, терпевший постоянные бедствия и страдания, сознательно соглашается на предлагаемую Лениным идеологему борьбы пролетариата за своё счастье. И здесь поднимаются бессознательные коллективные архетипы по Юнгу, учреждается вера в строительство царства божия на земле при отрицании большевиками всех остальных религий. Начинается масштабный подмен смыслов.

Но, как мы видим, Советскому Союзу не удалось преодолеть философский камень отчуждения. Предлагаемое материальное мировоззрение не могло нести в себе настоящую праведную народную любовь. В годы революции сердца народа горели стремлением не просто учредить себе жизнь в достатке, а освободить целый мир в коллективном спасении от буржуазии. Изначальная цель спасения души переписывается на иной лад, а вот русский коллективизм остаётся. При Хрущеве идеи освобождения улетучиваются, а значит и формируются предпосылки к отторжению марксистско-ленинской теории. Отторжение достигает своего заключительного этапа в момент, когда идеи буржуазного общества потребления приживаются в номенклатурной советской почве, которая потеряла свою эсхатологическую миссию.