Теория гегемонии

Без идеи остаётся лишь грузный государственный аппарат, давление которого порождает лишь новые кризисы, ни о какой симфонии властей уже говорить не приходится. С развитием городов отчуждение достигает своего пика, поэтому идейные сыны буржуазии легко пользуются моментом, не встречая долгого активного сопротивления, ибо народ пассивен, без духовной цели слишком долго испытывал стресс. Агония красной империи заканчивается её смертью. «Камень, который отвергли строители, тот самый сделался главою угла», так Христос говорит иудейским вождям: вы должны были Меня положить в основание! Но во главу угла положили идеал коммунизма, а когда он не был в полной мере реализован, на смену ему пришли ценности комфорта. Как точно сформулировал социолог В. Зомбарт, эта ценностно-парадигмальное мышление может принадлежать одновременно и пролетарскому и буржуазному классу, но вот ярко выражено оно именно в капиталистической системе, которая создаёт все условия для «барской жизни». Но не для всех, о чём, конечно же забыли или просто сделали вид.

Гегемон в объектно-ориентированной философии постмодерна сегодня предлагает нам существование за счёт паразитизма над некрозисом дазайна. Паразит умирает вместе со своим носителем. Неомарксизм так и не сумел дать полноценный критический ответ этому процессу. Он мыслит себя после социального взрыва и надменно упускает роль передовой идеи сегодня. Правые, косвенно близкие к фашизму, сугубо реакционны. Всё, что они могут предложить – откат назад, что качественно не может быть осуществлено, т. к. откат не столько культурный, сколько социальный и экономический. И те и другие по-своему порочны и материалистичны, они далеки от реальности, поэтому не могут остановить либеральный коллапс. Роль Удерживающего вполне может взять на себя неотрадиционализм и евразийство как идеи контргегемона. Но постмодерн играет – играть он может и с неотрадиционализмом. Здесь приоритетным будет выйти из правил текущей игры и начать диктовать собственные правила. Подобный процесс всегда болезненно даётся. В чистом виде традиционализм может быть воспринят холодно, зато его вариант в левом прочтении будет близок народу. Другая проблема кроется в том, что самостоятельно логически прийти к социал-евразийской модели может отнюдь не каждый. Проблема воспитания политических элит стоит на первом месте для восхождения контргегемонии. На государственном уровне она может быть решена только через сетевые технологии.

Здесь уместно вспомнить двухполярный мир времён пунических войн. «Карфаген должен быть разрушен!» – с такой фразы отмечена цивилизационная борьба Рима и Карфагена. Она актуальна и поныне. Как не трудно догадаться из этой фразы, на одном полюсе противостояния был Рим, который включал в себя кодифицированную систему права и аграрную экономику. А на другой Карфаген – цивилизацию торговцев, где деньги и статус преобладали над право, где армию составляли исключительно наёмники, где высшей ценностью был не триумф и доблесть, а богатство. Применительно к геополитике Карфаген являлся воплощением чистой цивилизацией моря, а Рим – сухопутной. Это можно увидеть, если посмотреть и на уклад жизни, религии (у римлян боги человечны, у финикийцев жрецы «баловались» массовыми кровавыми жертвами»). Уничтожать неприятеля сразу было невыгодно ни одной из сторон – слишком затратно. Поэтому воевали за землю, за новых рабов короткими операциями, а потом заключали мирные соглашения. Что показательно, все соглашения первым всегда разрывал Карфаген. Рим был вынужден отвечать взаимностью. Ни то, чтобы он это делал с таким уж отвращением, но здесь можно увидеть тонкую этическую грань. США сегодня и есть тот самый Карфаген, который необходимо уничтожить. Все его черты воплотило в себя это государство, а языческие культы трансформировались, остался лишь один – культ денег и прибыли, и ради него не жалко в любой точке мира в любое время развязывать войны во имя демократии (публично) и новых доходов (по умолчанию). Кто стал преемником Римской империи и Византии, мы знаем. Россия один на один сражается с мировым Карфагеном.