Теория квантовых состояний

Он тыкал мне, нисколько этого не стесняясь. Свет фонаря только частично освещал наш темный угол за забором, но в момент поворота головы, я заметил его неестественно стеклянные глаза и расширенные зрачки.

— Борис Петрович меня зовут, — ответил я неохотно. — Я домой пойду, если не возражаете.

— Борис Петрович! — сказал он громко. — Точно! — он посмотрел по сторонам. — А покажи-ка мне, Борис Петрович, где ты встречался со своими членами министерской комиссии.

Я молчал, не совсем понимая, шутит он, или говорит серьезно.

— Пойдем-пойдем, Борис Петрович, — он сделал шаг назад, к воротам, как-бы пропуская меня вдоль дома, в сторону крыльца.

Я не двигался с места. Уговаривал себя, что слышу я в голосе Евгения только насмешку, не скрылся еще виноватый, будто бы раскаивающийся Женек, не вернулась агрессивная пила, с которой спорил он с Геннадь Андреичем.

Евгений живо разрешил мой конфликт. Он деловито полез за пазуху и вдруг надвинулся на меня. В его руке блеснуло лезвие ножа.

— Пойдем, я сказал! — прорычал он.

Я подумал, что сейчас самое время закричать. Ведь милиция была здесь в сотне метров. Кто угодно мог проходить за забором, услышать меня, помочь.

— Куда? — спросил я хрипло вместо этого.

— Куда приглашали, туда и пойдем, Борис Петрович. В дом.

Мое сердце бешено заколотилось. Я ощутил слабость где-то ниже колен, и ощущение сходные с школьными, когда гопота, пристав к тебе на улице, предлагает уединиться в подъезде. Ведь знаешь прекрасно, что улица гораздо безопаснее, здесь люди, пространство, однако, как бандерлог идешь в пасть питону Каа.

Я послушно шагнул вдоль дома, мимо Женька. Остановился на тропинке и так близка казалась дорога, нужно только рвануть.

— Не ссы, поговорим и все, Борис Петрович, — он придвинулся ко мне, дыхнув сигаретным дымом. — Двигай!

Он грубо подтолкнул меня кулаком с ножом. Глаз мой выхватил оружие в руке у Евгения. Нескладной, словно кортик, с узкой скривленной гардой, прямое лезвие со скосом обуха. Все внутри меня было напряжено. При этом какие-то несвязанные мысли проносились вспышками, не успевал я даже додумывать их, только фиксировал. Мне вспомнилась метафора Никанор Никанорыча о финском ноже, "финке", о которую по неосторожности может пораниться неопытный младенец. Если не изменяла мне память, по отечественным фильмам, выглядела "финка" в точности как нож, что сжимал в руках Евгений. И ею вполне осознанно можно было угрожать и даже убить.

Словно все это происходило не со мной. Я шел по дорожке к черной двери крыльца, глядя на себя будто со стороны. Короткое расстояние до ободранной двери растянулось на повисшие, замороженные секунды. За флигелем раскинулась тень. Где-то в полутьме торчали планки старого забора-штакетника, настоящего, принадлежащего дому, полусгнившего. Уличный металлический забор для запланированного сноса там не ставили. Еще дальше в темноте шумели голые деревья, где-то за ними пряталась пара жидких улиц поселка, проглатываемого городом, и последним шел овраг с железной дорогой. Ничего этого я разумеется не видел, свет фонарного столба едва дотягивался до гнилого дощатого забора, укрытого, словно тонкой простыней, тенью от дома. Граница полутьмы протянулась по нетронутому снегу и резала секцию забора на темно-серую, выхватываемую светом фонаря и черную, беспросветную.

На секунду глаз мой различил градиент черного. Как будто темнота вытянулась в высокую фигуру, непроницаемую, угольную, в длинном прямом пальто и нахлобученном кепи. Миг, и наваждение пропало. Азар? Снова чертовы декорации? Это и есть мой выход из лабиринта, вот так просто, встретившись с одурманенным, неадекватным студентом?

Я установился у нижней ступеньки крыльца.

— Что дальше, Евгений. Может быть поговорим?

— В дом заходи, "поговорим", — передразнил он меня зло.

Я уже не сомневался, что события эти нарочно подстроены компанией Никанор Никанорыча, чтобы остановить мое научное открытие. Я не анализировал излишнюю сложность, к которой прибегли они, вовлекая в историю Евгения с Геннадь Андреичем, притом, что каких-то полчаса назад я был полностью в их власти, в комнате с камином. Напряжение мое сменилось сосредоточенностью и злостью. Я почти перестал обращать внимание на грубого своего конвоира.

Взявшись за холодную ручку-скобу, я потянул дверь. Она подалась неохотно, скрипуче, совсем не так как открывалась недавно. Я распахнул проем, пропуская внутрь свет фонарного столба. Помещение выглядело разительно иначе. Обшарпанные дощатые стены флигеля, с обрывками обоев, гора то ли досок, то ли поломанной мебели в углу. В деревянном полу зияла выломанная дыра с рваными застарелыми краями. Явно не случилась она за те пятнадцать минут, что меня не было.

Дверь из предбанника в дом была приоткрыта. За нею не открывалось ничего, просто провал во тьму.

— Я этот барак знаю, — услышал я сзади голос Евгения, — хоронился в нем бывало с пацанами. Будь как дома.