Теория квантовых состояний

Я сделал еще несколько шагов к воротам. Одна створка, как и прежде лежала на земле, вторая косо и неподвижно висела в петлях. Надо мной возвышался глухой металлический забор, такие ставят обычно перед сносом, чтобы не разлетались обломки. В створе ворот я видел скелет строящегося здания через дорогу напротив и кирпичный закуток с беспорядочно составленными помойными контейнерами.

До меня донеслись голоса, будто бы спор.

— Дядь Ген, успокойся! — с нажимом воскликнул кто-то рядом с воротами.

Голос показался мне знакомым. Я замедлился, повернул голову и прислушался.

— Давай все-таки будем разумными. Ты же понимаешь, что это в последний раз, что другого такого разговора может и не быть.

Над забором расплылся столп плотного сигаретного дыма.

— У меня руки сегодня дрожат с самого утра, — примирительно продолжал голос. — Я рассказывал тебе про всю эту нервическую подготовку.

— Тут ментовское отделение рядом, а мы с тобой орем на всю улицу, — со смешком ответил ему другой.

— Пока еще вроде бы не очень поздно. Вот ведь попался ты на мою голову.

Я не мог поверить своим ушам. Я слышал голос Геннадь Андреича, с которым сегодня, или уже вчера, мы делали доклад для министерской комиссии. А второй… Я узнал его тоже и известие это меня встревожило. Это был Женек, Евгений, высокий и агрессивный. Все мои встречи с ним имели отрицательную окраску. Его я тоже видел сегодня, в седьмом университетском корпусе, вместе с Геннадь Андреичем.

— Вера говорит, что ты вообще с ней не разговариваешь. Потеряла с тобой всякий контакт, — говорил Геннадь Андреич, без прежнего нажима.

— Да чего с ней говорить. Мы на разных языках говорим. Она либо орет, либо плачет, — Женек смачно сплюнул.

Молчание.

— Мать все-таки. Орет. Все матери орут.

— Вот я, чтобы не нарывалась, ухожу к себе сразу. Она там, за дверью, стучит, кричит.

Интонация Евгения была неровной, с перепадами, окрашенная эмоциями. Он усмехнулся со злой горечью:

— С отцом наверно тоже так орала. Вот и свалил от нее к чертовой матери.

Снова облако дыма над забором.

— Женя, ты про сестру мою говоришь! — услышал я истерические нотки в голосе Геннадь Андреича.

Не сразу я вспомнил, что приходится Женек племянником Геннадь Андреичу.

— Да-да, твоя сестра и моя мать. Имею право говорить.

— Да она подняла тебя с сестрой! Вырастила!

— Ни хера она не вырастила! Болтался как перекати поле. Улица меня вырастила! Школа вон, пацаны показали что-как.

Я становился свидетелем, по-видимому, какого-то давнего спора, из разряда тех, которые нельзя закончить, а можно только заново начать и опять в пух и прах разругаться.

— А кормил тебя кто? Кто с работы на работу мыкался? — кипятился Геннадь Андреич.

— Мыкалась она. Это мы с Натахой мыкались, — сказал Женек с ударением на "мыкались". — Что тебе-то рассказывать, дядь Ген? Как я за нее на Наташкины школьные собрания ходил? Или как ее пьяную с таможни забирал в девятом классе?

Мне хотелось провалиться сквозь землю. Не мой это был разговор, совсем не мой и не желал ни в каком виде становиться его свидетелем. Однако я понятия не имел, как мне выбраться из этой ситуации. Не в пустой же дом возвращаться. Оставалось только ждать, пока они уйдут.

— Вот я беседую с тобой, Жень; вроде с одной стороны взрослый мужчина, самостоятельный, а с другой обиженный мальчишка. Обиженный на маму, которая не пришла с работы вовремя. Ну, право слово, перестань.

Евгений хмыкнул.

— Взрослые же все люди. И я на работе выпивал, бывало, лишнего. Это ж единичные случаи. Она же одна всю жизнь вас двоих тащит. Расслабиться что ли нельзя? Попытаться наладить личную жизнь?

— Назвал бы я по-другому эту личную жизнь. Мы с Натахой в зале не можем уснуть, а они на кухне дышат. Натаха мелкая еще была, спрашивает, чего они там делают?…

— Прекрати! — нервически крикнул Геннадь Андреич.

Женек замолчал со смешком, чувствовалось, однако, что нервничает он, не только огрызается.

— Ты чего сегодня такой возбужденный? — продолжил Геннадь Андреич уже спокойнее, — Глаза у тебя странные, опять что ли того? Невозможно разговаривать, огрызаешься на каждое слово с самого утра. Я надеюсь ты не забыл, что я делал и делаю для тебя? И когда в университет устроил с твоей успеваемостью, и особенно сегодня. Уясни себе пожалуйста, что я исключительно для Веры, за слезы ее, все это делаю. Она, дура, думает, что тебя можно еще исправить. А я вот после таких разговоров крепко начинаю сомневаться.

— Для себя тоже, дядь Ген. Давай по-честному, ты сам тоже подставился со мной. Тебе теперь и свою задницу прикрыть надо.

Молчание, только тяжелое дыхание, которое, как мне казалось, я слышал за стеной.

— Ладно, извини, — сказал Евгений примирительно и впервые я услышал как будто настоящий его голос. — По-нервотрепке ширнулся сегодня.

— Ты же обещал, что завязал, — сказал Геннадь Андреич как бы по-инерции, без особого удивления.