Он удалился в операторскую кабину, и через некоторое время оттуда торопливо вышел и покинул кабинет Сергей. Ильдар Гаязыч негромко переговаривался с Маратом в кабине, и слышал я как они посмеиваются с отчетливой нервозностью. Потом Ильдар Гаязыч явился ко мне и сообщил мне новость, что контраст нужно будет оплатить, сделать его "по дружбе" не получится. Устроен был в центре жесткий учет контрастного вещества магневиста, под расписку и справку пациента об оплате. Эта условная возможность безвозмездного пользования меня рассмешила, и я без прений согласился. Кошелек мой правда остался в вестибюле с отцом, но касса располагалась там же.
Сергей вернулся с громыхающей двухъярусной тележкой, на которой прикатил все, что необходимо было для внутривенного укола. Даже бланк расписки для подписи. Я расписался и снова вытянулся на столе аппарата, словно Иван Царевич из сказки, которого пыталась все Баба Яга обманом усадить на противень и сунуть в печь. Поведение врачей сделалось нервным и суетливым; отчетливо чувствовал я, что эту часть процедуры мы воруем у медицинского центра.
Мне завернули рукав рубахи и Сергей ввел внутривенный контраст. Я полежал несколько минут пока распространялся металл гадолиний, после чего снова нацепил беруши и меня отправили в контур.
Вторые свои полчаса в трубе я совсем не запомнил, потому что сразу уснул. Очнулся я оттого, что Ильдар Гаязыч теребил меня за плечо, уже выехавшего их контура. Вдвоем с Сергеем они помогли мне заторможенному вернуться в коляску. Сергей подхватил громыхающую свою тележку, а Ильдар Гаязыч меня в кресле, и мы покатились к выходу. Радиолог Марат не вышел из кабины, сидел там, сгорбившись над монитором.
На обратном пути Ильдар Гаязыч был задумчив и хмурился. Пока я переодевался, он рассказал, что контрастные результаты показались ему получше, по крайней мере на первый беглый взгляд, и что вернет он мне снимки, как только хорошенько изучит. Чувствовал я себя расслабленно, как после хорошего сна. Поделился Ильдар Гаязыч, что захватили мы пятнадцать минут у следующего пациента, отчего влетит ему от завотделением. В вестибюле я заплатил в кассу за контраст и отдал квитанцию Ильдар Гаязычу, после чего мы распрощались.
Неоднозначное впечатление оставила у меня процедура. Не знаю даже с чем связаны были такие ощущения, с заговорщицкой ли самодеятельностью молодых врачей или с приличной стоимостью гадолиниевого контраста, однако лучшего средства диагностики, подброшенной Азаром вероятности у меня на тот момент не было. Оставалось только ждать, когда соизволит наконец Ильдар Гаязыч просмотреть многочисленные мои результаты, и вынесет вердикт.
Съезжая от медицинского центра на шоссе, мы встали в пробку. Дорогу перегородили, потому что по шоссе должен был ехать кортеж с мигалками. Государственное руководство, что местное, что приезжее положительно не умело передвигаться по городу иначе, как обездвижив его. Я рассказывал отцу про впечатления свои от современнейшей МРТ, про барабаны, стуки и трески, сопровождающие шинковку головного мозга, когда оглушительно визжа проскочили пять грозных сверкающих машин. Гаишник в желтом жилете и зимней шапке с ушами в разные стороны постоял еще с минуту, косо удерживая полосатый жезл, потом махнул им неуклюже и побежал к своей припаркованной не по правилам милицейской машине. Путь был свободен.
Пока мы ехали, отец поделился новостью, подсмотренной в телевизоре клинико-диагностического центра. Ресторан "Чайка", который посещал я с Толей, Катей и Азаром, сгорел вчера поздним вечером. Хозяин ресторана, известный в городе бизнесмен, как сквозь землю провалился, не могли его нигде отыскать, опрашивали высокопоставленных приятелей. Вспоминался мне в этой связи почему-то вовсе не гоповатый Иннокентий Валерьевич, а рассказанная Азаром история об индийской дружбе Анираддхи и Ратнама и ссоре их. Долго еще сидела она у меня в голове.
Главным событием моей субботы были, однако, вовсе не МРТ и "Чайка". Я ждал приезда Маши, которая возвращалась от родителей и собиралась ко мне. В течении недели нам удалось созвониться только раз. Была Маша суетлива, судя по всему нервничала, потому разговор наш вышел скомканный. Твердо, однако, намеревалась она приехать, как только забросит вещи в общежитие.
Еще одним ожиданием, в котором не хотелось мне сознаваться, было предчувствие встречи с Никанор Никанорычем. Расставание с Лилианой оставило меня в замешательстве, я не столько думал о трактовке ее откровений, сколько о прощании, которое никак не получалось у меня отнести к простой вежливости. Уж если чему и научили меня мои Мойры, так это отсутствию случайности, манипулировали ею они исключительно в своих целях. Происшествие с "Чайкой" подозрения мои только усилили.