Финн ненавидел лгать. Он не сомневался, что каждый раз, когда он врёт, у него на лбу загорается огромная неоновая вывеска. Однако миссис Рэнд, кажется, ничего не заподозрила. Напротив, вид у неё сделался совершенно несчастный. Она явно собиралась с силами, чтобы сказать ему о бабушке. Финн испытал огромное сочувствие к маме Габи. Он хотел сказать, что уже в курсе, но девочка в упор уставилась на него, молчаливо приказывая прикусить язык.
Финн лихорадочно соображал, как ему надо отреагировать. Откуда ему знать, как правильно воспринимать известие о смерти бабушки? К тому же он намеревался увидеться с ней снова. По крайней мере, бабуля ему это пообещала, верно?
Но ведь она сказала, что он может доверять доктору Ловеллу, а потом в записке написала прямо противоположное. Плечи Финна невольно поникли под тремя слоями промокшей насквозь одежды.
– Только что звонила твоя двоюродная бабушка Билли. Доктор Ловелл сейчас в доме Бет.
Финн увидел, как горло миссис Рэнд задрожало, и женщина с усилием сглотнула. Она дотронулась до руки мальчика.
– Плохие новости. Боюсь, твоя бабушка скончалась во сне.
Странно, но он действительно почувствовал себя так, словно впервые об этом узнал. После реплики миссис Рэнд случившееся окончательно стало реальностью. В здешнем мире бабушки уже не было. В третий раз за всю свою жизнь Финн потерял незаменимого человека.
– Мне очень жаль, Финн. Её больше нет.
Откуда-то всплыло невыносимое воспоминание: полицейский говорит его рыдающим родителям то же самое. «Её больше нет». Но он не мог этого помнить!
А ведь ещё несколько недель тому назад отец произнёс нечто подобное, когда Финн кричал на него и требовал немедленно связаться с мамой. Папа сгорбился в своём рабочем кресле, уронил лицо в ладони и произнёс сквозь сомкнутые пальцы: «Я не могу. Её больше нет».
Финн больше никогда в жизни не хотел слышать эти слова.
Но они продолжали эхом звучать в голове. Он решил заговорить с миссис Рэнд, с Габи. Они смотрели на него и ждали. Но он не мог ничего сказать. Он проваливался куда-то вглубь себя. Уже не чувствовал ни сырости, ни холода. Сделался совершенно пустым и гулким, полным отголосков и отзвуков. Он падал и падал, и ему не за что было ухватиться.
«Её больше нет».
Слёзы не приходили. Паника с бешеным сердцебиением тоже не наступала. Не было ничего, кроме ощущения, что мир вокруг него стремительно заворачивает Финна во множество слоёв ваты. Габи что-то спросила, миссис Рэнд негромко ответила, но он не понимал смысла услышанного. Слова перестали быть связными и превратились в приглушённые звуки. Всё смазывалось и стихало, а он продолжал проваливаться всё ниже и ниже.
Он приземлился где-то глубоко внутри себя и застыл в полной темноте.
Когда Финн очнулся, в мозгу звучали чьи-то голоса. Множество голосов. Они произносили отрывочные фразы, которые останутся с ним навсегда.
«Она была мертва уже несколько часов… скончалась во сне… дар небесный…»
«Вы только посмотрите на бедного мальчика! Нужно срочно связаться с Джеймсом!»
«Когда Джеймс погружается в свои исследования, он совершенно перестаёт обращать внимание на сообщения! Лиз всегда бушевала по этому поводу».
«Он может пока остаться у нас, мам. Ну пожалуйста!»
«Я должен поговорить с мальчиком!»
Сердитый мужской голос. Миссис Рэнд что-то резко прошептала в ответ. Впечатление было такое, что она спустила посетителя с крыльца и резко захлопнула за ним дверь.
Финн снова услышал тот же голос.
Доктор Ловелл!
Нехороший страх медленно распустился в груди Финна, как капля чёрной туши в чистой воде. Что-то насчёт доверия… Но он не позволил этому чувству вывести себя из оцепенения. Нет, он дождался, когда чернила медленно растворятся, и снова вернулся в свой приглушённый мир.
Остаток вечера слова и поступки окружающих продолжали медленно раскручиваться вокруг него. Финн стал тяжёлой необитаемой планетой со слишком сильным притяжением. Люди, как осторожные спутники, медленно вращались по его орбите.
Миссис Рэнд заставила его поесть, и мальчик послушно проглотил несколько кусочков чего-то, что вполне могло оказаться картоном. Этот новый мир не имел ни очертаний, ни звуков, ни вкуса.
В какой-то момент Финн обнаружил себя сидящим на кухне дома Габи. Он глядел в окно, за которым птицы занимались своими обычными делами: прыгали в мокрой траве и чирикали как ни в чём не бывало. Он злился на их нахальство. И на солнце тоже. Теперь не должно быть никакой погоды! И вообще ничего не должно быть.
Её больше нет. Больше нет. Нет.
Мальчик представил, как записывает данные на старомодной зелёной доске. Увидел себя – совсем маленького, ничтожного, отскакивающего от зелёного суконного поля, как незначительный остаток, меловой пылью оседающий на пол.
Потом эхо стихло вдали, и Финн услышал что-то другое. Он открыл глаза и очутился дома – в гостиной, на диване.
Габи держала его за руку.
– Финн? Тебе что-нибудь нужно?
Она сжала его пальцы. Мальчик почувствовал это мягкое пожатие: оказывается, кожа имела границы чувствительности.