Теория посредственности

Правило всегда и всюду чрезвычайно простое – нетто результат для целого обязан быть положительным. В чём это выражается – неважно, потому что цели бывают самыми разными. Скажем, в древности практиковалось уничтожение десятой части воинского подразделения для мотивации оставшихся воевать лучше, а в недавней истории известны заградительный отряды, которые стреляли по своим. Наш антрополог бы обнаружил, что главное – это благо группы, вне зависимости от того, какое конкретно выражение это требование находит.

Понятно, что в таком случае жизнь человека не очень критична, если вообще хоть что-то стоит. Сегодня каждый день в мире по самым разным причинам гибнут миллионы, и если для отдельной семьи или узкого круга лиц это, безусловно, трагедия, то для всех остальных эти усопшие становятся лишь частью статистики, причём нередко мало кем замечаемой, но всё-таки фиксируемой. Мир не жесток и не несправедлив, но банально так устроен. Вместе с тем оставшиеся продолжают жить, как и прежде, потому что существенно лишь продолжение всего этого действа, сколь бы кощунственным и неприятным оно нам ни виделось. В этой связи гораздо интереснее, что бы подумал наш антрополог по поводу такого ценного для нас предмета, как культурное разнообразие.

Лучше всего это можно продемонстрировать с помощью языка. Как известно, на данный момент их число составляет несколько тысяч – а диалектов и местных наречий, естественно, как минимум на порядок больше – но оно уменьшается вследствие глобализационных и цивилизационных процессов. Нам не важны конкретные цифры, как, впрочем, и исчезновение отдельных коммуникационных систем – это большая проблема, но она не входит в задачи этого исследования – однако существенно следующее.

Не совсем ясно и очевидно, разглядит ли инопланетянин разницу между нашими языками. В конце концов, все мы обладаем одинаковыми речевым и перцептивным аппаратами, а также по всей видимости врождённой склонностью к усвоению устной – и есть некоторые основания считать, что и письменной – речи. Вероятно, нам и кажется, что говорим мы все по-разному и оттого не понимаем друг друга, но для внешнего наблюдатели отличия – если он в принципе их обнаружит – будут не столь рельефны и выражены.

Проблема заключается в нашей привычке к дифференциации. Не так давно начали звучать голоса в пользу наличия отдельных культур у шимпанзе, а также диалектов у китовых. Мяукают и гавкают – и издают другие звуки – соответственно, кошки и собаки по миру непохоже, а, кроме того, выделяют локальные расы у животных. Это стремление, разумеется, происходит не столько из желания поближе познакомиться с братьями нашими меньшими, хотя это нельзя сбрасывать со счетов, сколько проистекает из уже усвоенной склонности к различению между нами самими.

Как и всегда в подобных ситуациях, здесь мы попадаем в замкнутую нашими же собственными усилиями систему. Изнутри она не только кажется, но и воспринимается как бесконечная или, по крайней мере, очень богатая на нюансы и детали, но снаружи выглядит если и не гомогенной, но в высшей степени однородной. Поэтому было бы ничуть не удивительно, если бы наш марсианин увидел не разноцветную палитру, но весьма скромный набор оттенков – если бы, стоит это повторить, в принципе разглядел бы что-то подобное.

Нужно отдавать себе отчёт в том, что общаться как угодно – а это тоже большой вопрос, потому что наша фантазия не столь безгранична, как нам это представляется – мы не способны просто в силу того, что наше физиологическое устройство не позволяет нам этого делать. Как следствие у нас имеется довольно небольшой выбор, который мы и реализуем под воздействием факторов окружающей социальной среды. После длительного погружения в неё связи между нейронами в нашем головном мозгу закрепляются и со временем теряют присущую им в детстве гибкость, кто и мешает нам изучать во взрослом возрасте иностранные языки столь же эффективно, как это было свойственно нам на ранних этапах нашего возмужания. Однако насколько всё-таки широк изначальный диапазон?

Сложно ответить на этот вопрос, пребывая внутри системы и будучи её активной частью. Однако и так ясно, что количество коммуникационных каналов и способов передачи информации гораздо больше того, что мы актуально используем. За последние столетия мы несколько увеличили свой репертуар, но он до сих пор остаётся крайне незначительным, по крайней мере, по сравнению с тем, что принципиально и потенциально в состоянии предоставить нам сама природа вещей и законы мироздания. Вполне вероятно – впрочем, надо признать, что такой исход малоправдоподобен, об этом ниже – что наш антрополог куда более многосторонен в данном отношении, а потому его наши притязания не очень бы впечатлили.