Пожалуй, уместно также будет отметить, что во всех сообществах, в первую очередь там, где норма денежной благопристойности для жилищ невысока, местное святилище лучше украшено, более нарочито расточительно по своей архитектуре и убранству, нежели жилые дома прихожан. Это справедливо в отношении почти всех вероисповеданий и культов, христианских или языческих, но прежде всего верно для более старых и более зрелых религиозных образований. В то же время святилище обыкновенно почти никак не способствует созданию физического удобства для паствы. Вообще-то священные строения лишь в незначительной степени служат физическому благополучию прихожан по сравнению с их более скромными жилыми домами, а также все люди ощущают, что правильный и просвещенный смысл истины, красоты и добра требует, чтобы во всяких расходах на храм нарочитым образом игнорировалось любое удобство прихожанина. Если какой-либо элемент удобства допускается в убранстве храма, этот элемент должен быть как минимум тщательно скрыт и замаскирован под показную строгость обстановки. В наиболее уважаемых современных храмах, где не делается никаких расходов, принцип строгости соблюдается вплоть до превращения убранства храма, особенно на вид, в средство умерщвления плоти. Люди изысканного вкуса в вопросах благочестивого потребления в большинстве своем принимают это аскетически расточительное неудобство как признак необходимой справедливости и добра. Благочестивое потребление есть разновидность мнимого потребления. Этот канон благочестивого аскетизма опирается на денежную репутацию нарочито расточительного потребления, в основании которого лежит правило, гласящее, что мнимое потребление нарочито не должно потакать желанию удобства со стороны мнимого потребителя.
Святилище и его убранство передают ощущение аскезы во всех тех культах, где святой или божество, которому храм посвящен, в нем, как понимается, не присутствуют и сами не пользуются имуществом храма, хотя обладают, как считается, пристрастием к роскоши. Несколько иной характер носят священные параферналии в тех культах, где приписываемый божеству образ жизни приближается к образу жизни мирского патриархального властелина, то есть там, где божество, как представляется, лично потребляет предназначенные ему материальные блага. В данном случае святилище и его убранство в какой-то мере приобретают стиль имущества, которое назначено в нарочитое потребление временному (мирскому) владельцу. С другой стороны, там, где предметы священнослужения используются на службах в честь божества, то есть там, где они потребляются мнимослужителями от имени божества, священное имущество наделяется свойствами, которые подобает иметь предметам, предназначенным сугубо для мнимого потребления.
В последнем случае святилище и принадлежности священнослужения мыслятся не как что-то, способное увеличить удобство или даровать ощущение полноты жизни мнимому потребителю; во всяком случае, они не должны создавать впечатление того, будто целью их потребления является удобство потребителя. Ведь суть мнимого потребления состоит не в обострении чувства полноты жизни потребителя, а в повышении денежной репутации хозяина, в интересах которого имеет место потребление. Поэтому церковные облачения, как всем известно, дорого стоят, богато украшены и неудобны, а в тех культах, где служитель божества, как представляется, не обладает имущественными правами консорта, эти облачения подчеркнуто аскетичны и неудобны по покрою. Причем считается, что именно такими они и должны быть.
Принцип расточительства не только устанавливает благочестивую норму приличествующих расходов, вторгаясь тем самым в область действия канонов ритуального служения. Он затрагивает как средства, так и способы служения и побуждает к мнимому потреблению и мнимой праздности. Манеры духовенства в их лучшем виде величавы, медлительны, формальны и лишены любых оскверняющих намеков на чувственные удовольствия. Это верно – в различной, конечно, степени – для различных вероисповеданий и культов, но в жизни духовенства всех антропоморфных культов очевидны следы мнимого потребления времени.