Но все-таки, когда сделаны необходимые допущения, ясно, что каноны денежной репутации на самом деле, прямо или косвенно, материально воздействуют на наши представления об атрибутах божества и на наши понятия о том, каковы подобающие способы и обстоятельства святого причастия. Считается, что божеству должен быть присущ особенно размеренный и праздный (безмятежный) образ жизни. Всякий раз, когда поэтическая мысль, в назидание или взывая к благочестивой фантазии, рисует божественное местожительство, благочестивый словесный художник как само собой разумеющееся вызывает в воображении слушателей престол с обилием признаков богатства и власти, окруженный многочисленными слугами. Обыкновенно в таких представлениях небесных обителей обязанностью этого корпуса слуг является мнимая праздность, их время и силы в значительной мере тратятся на непроизводительное повторение и перечисление, снова и снова, похвальных качеств и свершений божества; за этими представлениями неизменно скрывается блеск драгоценных металлов и наиболее дорогих драгоценных камней. Лишь при наиболее наивных проявлениях благочестивого воображения возможно столь грубое вторжение денежных канонов в идеалы благочестия. Предельным случаем здесь выступают благочестивые представления негров в южных штатах Америки. Там художники слова не в состоянии снизойти до чего-то более дешевого, чем золото, и потому настоятельное требование денежной красоты приводит к поразительному цветовому эффекту желтизны (быть может, для более взыскательного вкуса этот эффект был бы невыносим). Не исключено, впрочем, что в любом культе идеалы ритуальной сообразности, которыми руководствуются люди, помышляя о церемониальной уместности особенностей священнослужения, дополняются идеалами денежного достатка.
Подобным же образом ощущается (и это ощущение выступает руководством к действию), что священнослужители божества не должны участвовать в производительном труде; что никакая работа, никакое занятие, приносящее ощутимую пользу людям, не должно выполняться в божественном присутствии или в пределах окружающей храм территории; что всякий человек, вступающий под своды храма, должен заранее избавиться от всех мирских, производительных черт в одежде и облике, должен приходить в наряде, более дорогостоящем, нежели повседневное платье; что в праздники, отводимые для восславления божества или для святого причастия, никакая работа, полезная для общества, не должна никем выполняться. Даже более далекие от божества зависимые миряне должны раз в неделю предаваться мнимой праздности, как бы отдавая долг божеству.
Во всех подобных проявлениях наивного человеческого представления о том, что должно и уместно при соблюдении обрядов благочестия и во взаимоотношениях с божеством, достаточно наглядно проявляется действенное присутствие канонов денежной репутации – вне зависимости от того, оказывают ли эти каноны непосредственное влияние на благочестивое суждение или влияют на него опосредованно.
Данные каноны денежной репутации схожим, но более далекоидущим и поддающимся более точному определению образом воздействуют на общепринятое ощущение красоты и полезности в пригодных для потребления благах. Требование соблюдать денежную благопристойность довольно ощутимо проявляет себя в представлениях о красоте и полезности предметов обихода и произведений искусства. Те или иные предметы выбираются для употребления именно (до некоторой степени) в силу нарочитой расточительности; их пригодность мыслится в какой-то мере пропорциональной свойству расточительности и неприспособленности этих предметов к употреблению по их очевидному назначению.