Теория праздного класса

Тяга к приспособлениям, которые грубо пригодны к использованию и прямо указывают на непосредственное и нерасточительное применение, ныне проявляется даже во вкусах среднего класса, но там она во многом подчиняется неоспоримой власти канона почтенной бесполезности. Вследствие этого она проявляет себя во множестве способов и средств притворной полезности, будь то псевдодеревенские ограды, мосты, беседки, павильоны и тому подобные декоративные детали. Выражением такой тяги к пригодности – пожалуй, это наиболее сильное отклонение от начальных побуждений экономической красоты – служат чугунные псевдодеревенские ограды и решетки, а также извилистые дорожки, проложенные по ровной местности.

Избранная часть праздного класса переросла применение таких псевдополезных разновидностей денежной красоты – по крайней мере, частично. Однако вкусы тех, кто сравнительно недавно пополнил ряды собственно праздного класса, и тех, кто принадлежит к средним и низшим слоям, все еще требуют усугубления эстетической красоты красотой денежной, даже в тех предметах, которые первоначально вызывали восхищение своим естественным бликом, сродни земной растительности.

Вкусы общества в этом отношении становятся очевидными, к примеру, в том, сколь высоко ценятся фигурная стрижка в садах и парках и типовые клумбы на общественных участках. Быть может, нагляднейшей иллюстрацией преобладания денежной красоты над красотой эстетической во вкусах средних слоев будет реконструкция участка, прежде отведенного под Колумбийскую выставку[24]. Эта деятельность показывает, что почтенная дороговизна до сих пор остается насущной даже там, где старательно избегают всякой демонстрации мнимой расточительности. Художественный эффект, которого действительно достигают при такой реконструкции, довольно сильно расходится с тем видом, который обрел бы этот участок радениями человека, пренебрегающего денежными канонами вкуса. Даже высшие слои городского общества взирают на происходящее с нескрываемым одобрением, и это наводит на мысль, что в данном случае налицо минимальное расхождение между вкусами высших и низших или средних слоев городского населения. Чувство прекрасного у населения города, представляющего развитую денежную культуру, всячески препятствует любым отступлениям от великого общественного принципа нарочитого расточительства.

Любовь к природе, сама, возможно, заимствованная из великосветского кодекса вкусов, порой выражается самым неожиданным образом из-за воздействия такого канона денежной красоты и приводит к результатам, которые могут показаться нелепыми неискушенному наблюдателю. Например, широко распространенная в этой стране практика сажать деревья в безлесных районах была перенесена, как статья почетных расходов, и в местности, густо поросшие лесом, а потому для деревни или для отдельно взятого фермера в лесистой сельской местности нет сегодня ничего удивительного в том, чтобы расчищать площади от местных деревьев и немедленно высаживать завезенные породы во дворе фермы или вдоль улиц. В итоге привычные поросли дуба, вяза, бука, ореха, тсуги, березы и американской липы вырубаются, чтобы освободить место для саженцев клена, тополя трехгранного и плакучей ивы. Считается, что дешевизна решения оставить на своем месте лесные деревья умаляет достоинство, которым должен облекаться предмет, предназначенный для украшения и призванный внушать уважение.

Подобное преобладание денежной репутации над вкусами прослеживается и в господствующих представлениях о красоте животных. О той роли, которую денежный канон вкуса играет в отведении корове определенного места на шкале эстетических оценок общества, уже говорилось. Нечто похожее справедливо и в отношении других домашних животных в той мере, в какой они ощутимым образом полезны обществу в производственном отношении; это касается домашней птицы, свиней, овец, коз и тягловых лошадей. Все эти животные принадлежат к производительным породам и служат полезной, нередко прибыльной цели, а потому красота им приписывается не то чтобы часто. Иначе обстоит дело с теми домашними животными, которые обычно не служат никакой производственной цели: речь о голубях, попугаях и других птицах, которые содержатся в клетках, о кошках, собаках и скаковых лошадях. Обыкновенно это статьи нарочитого потребления, и, следовательно, они почетны по своей природе и потому легитимно могут признаваться красивыми. Этой группой животных принято восхищаться среди высших слоев общества, тогда как менее обеспеченные слои, а также избранное меньшинство праздного класса, для которого канон отказа от бережливости в известной мере является устаревшим, находят красивыми всяких животных вообще, не проводя четкой денежной границы между прекрасным и уродливым.