Теория Справедливости

упорядочении. Однако это не верно по отношению к чувству правильности и справедливости, и, следовательно,

неправедные действия всегда подвержены возбуждению в нас чувств вины и стыда, эмоций, которые возникают

при нанесении ущерба нашим регулятивным моральным чувствам. Конечно, это не значит, что реализация

нашей природы как свободных и рациональных существ сама организована по принципу „все или ничего".

Напротив, наше преуспеяние в выражении нашей природы зависит от того, насколько последовательно мы

действовали на основании нашего чувства справедливости как, в конечном счете, регулятивного. Чего мы не

можем сделать, так это выразить нашу природу путем следования плану, который представляет наше чувство

справедливости лишь как одно из желаний, взвешиваемое и сравниваемое с другими. Ведь это чувство

открывает то, что человек представляет собой, и пытаться вступить здесь в компромисс означает не достижение

свободы для личности, но уступку случайностям и совпадениям.

А теперь последний вопрос. Допустим, что даже во вполне упорядоченном обществе есть люди, для которых

утверждение их чувства справедливости не является благом. Исходя из их желаний и целей, а также

особенностей их природы, слабое объяснение блага не определяет оснований, достаточных для поддержания

этого регулятивного чувства. Есть мнение, что таким людям нельзя рекомендовать справедливость в качестве

добродетели33. И это, конечно, правильно, если допустить, что такая рекомендация включает, что

рациональные основания (указываемые слабой теорией) предписывают этот курс для них как индивидов. Тогда

остается следующий вопрос: относятся ли к этим людям несправедливо те, кто утверждает свое чувст-

496

***

во справедливости, требуя от них подчиняться справедливым институтам.

К сожалению, мы не в состоянии еще ответить на этот вопрос подобающим образом, поскольку он

предполагает теорию наказания, а я очень мало сказал об этой части теории справедливости (§ 39). Я допускал

строгое согласие с любой концепцией, которая была бы выбрана, и затем рассматривал, какая концепция из

представленного перечня будет принята. Однако мы можем рассуждать во многом так же, как мы это делали в

случае гражданского неповиновения, другой части теории частичного согласия. Итак, исходя из того, что

приверженность любой из признанных концепций будет неполной, если она совершенно добровольна, при

каких условиях человек в исходном положении согласится на то, что можно прибегнуть к стабилизирующим

289

карательным мерам? Будет ли он настаивать на том, что от человека можно требовать только то, что ему

выгодно с точки зрения слабой теории?

Кажется очевидным, в свете договорной доктрины в целом, что он не настаивал бы на этом. Ведь такое

ограничение, по сути, совпадает с общим эгоизмом, который, как мы видели, был бы отвергнут. Более того,

принципы правильности и справедливости коллективно рациональны, и в интересах каждого, чтобы все

остальные подчинялись справедливым устройствам. Верно так же, что общее утверждение чувства

справедливости представляет собой большое социальное достояние, устанавливающее основу для взаимного

доверия и уверенности, от которых все получают выгоду. Таким образом, соглашаясь на наказания, которые

стабилизируют схему кооперации, стороны принимают такое же ограничение на собственные интересы,

которые они признали бы при выборе принципов справедливости в самом начале. Согласившись с этими

принципами ввиду уже указанных оснований, рационально одобрить и меры, необходимые для поддержания

справедливых институтов, допуская, что ограничения равной свободы и правление закона уже признаны (§§ 38

—39). Те, кто считает, что предрасположенность действовать справедливо не является для них благом, не могут

отрицать этих соображений. Конечно же верно, что в их случае справедливые устройства не отвечают

полностью их природе, и следовательно, при прочих равных условиях они будут менее счастливы, чем были

бы, если бы могли утверждать свое чувство справедливости. Однако здесь можно лишь сказать так: их природа

— их несчастье.

Главное состоит, таким образом, в том, что для оправдания концепции справедливости нам не нужно

признавать, что всякий, каковы бы ни были его способности и желания, имеет достаточные резоны

(определенные слабой теорией) сохранять свое чувство справедливости. Ведь наше благо зависит от того, что

мы за люди, от тех желаний и намерений, которыми мы обладаем и на которые способны. Может даже

случиться, что есть много людей, которые не считают чувство справедливости способствующим их благу; но

если это так, силы, обеспечивающие стабильность, ослабевают. При таких условиях карательные учреждения

будут играть более значимую роль в социаль-

497

***