Теория Справедливости

наше одобрение, они не требуются тем, что связано с правильностью. Утилитаризм может показаться более

возвышенным идеалом, однако другая сторона его состоит в том, что он может узаконить меньшее

благосостояние и свободу одних ради большего

494

***

счастья других, которые и так уже более удачливы. Рациональный человек, составляя свой план, поколебался

бы в предоставлении приоритета столь строгому принципу. Он превосходит его способность к сочувствию, и

представляет опасность его свободе. Таким образом, сколь ни маловероятна конгруэнтность правильности и

блага в справедливости как честности, она, все-таки, более вероятна, чем в утилитаристском подходе.

Условный баланс резонов говорит в пользу договорной доктрины.

Несколько другая точка зрения подсказывается следующим сомнением: хотя решение сохранить наше чувство

справедливости могло бы быть рациональным, мы, в конечном счете, можем потерпеть значительный убыток

или даже быть уничтожены в результате его принятия. Как мы видели, справедливый человек не готов делать

некоторые вещи, и поэтому при встрече со злом он может решить умереть, но не поступить несправедливо.

Хотя достаточно верно, что ради справедливости один человек мог бы потерять жизнь, в то время как другой

может жить и жить, справедливый человек делает то, чего он более всего хочет, если учесть все обстоятельства;

в этом смысле он не терпит ущерба от неудачи, возможность которой он предвидел. Вопрос здесь аналогичен

опасностям любви; на самом деле, это просто частный случай. Люди, любящие друг друга или имеющие

сильную привязанность к людям или формам жизни, в то же время склонны к погибели: их любовь делает их

заложниками неудачи и несправедливости других. Друзья и любящие рискуют, помогая друг другу; и члены

семей добровольно делают то же самое. Подобная предрасположенность представляет собой составляющую их

привязанностей в той же мере, как и другие склонности. Раз мы любим, мы ранимы: нет любви, если мы

288

одновременно размышляем о том, стоит ли любить. А любовь, которая в меньшей степени приносит страдания,

— это не лучшая любовь. Когда мы любим, мы принимаем опасность потери и ущерба. Имея в виду общие

наши представления о жизни, мы не рассматриваем этот риск как слишком большой, чтобы заставить нас

отказаться от любви. Случись что плохое, оно является предметом нашего отвращения, и мы оказываем

сопротивление тем, козни которых вызвали плохие события. Если мы любим, мы не сожалеем о нашей любви.

Если это все верно о любви в мире, каков он есть, то тем более это верно о любви во вполне упорядоченном

обществе, а значит, и о чувстве справедливости тоже. В обществе, где люди являются нашими близкими, мы

подвластны случайностям природы и случайным обстоятельствам. То же самое верно и для чувства

справедливости, которое связано с подобного рода эмоциями. Принимая за точку отсчета баланс резонов,

который приводит нас к утверждению нашей любви, представляется, что мы должны быть готовы

поддерживать наше чувство справедливости в более благоприятных условиях справедливого общества.

Одна особая черта желания выразить нашу природу как моральных личностей усиливает этот вывод. Нужно

учитывать степень и область наклонностей, поскольку есть выбор. Наша политика обмана и лицемерия не

обязательно должна быть совершенно систематичной; наши

495

***

эмоциональные привязанности к институтам и к другим людям могут быть более или менее сильными, а наше

участие в более широкой жизни общества — более или менее полным. Имеется континуум возможностей, а

вовсе не решения по типу „все или ничего", хотя ради простоты я часто выражался именно таким способом.

Однако желание выразить нашу природу как свободных и равных рациональных существ может быть

удовлетворено только путем действий на основании принципов правильности и справедливости, обладающих

приоритетом. Это следствие условия финальности: поскольку эти принципы регулятивны, желание действовать

в соответствии с ними удовлетворяется только в той степени, в которой оно аналогичным образом регулятивно

по отношению к другим желаниям. Действия на основании этого приоритета выражают нашу свободу от

случайностей и совпадений. Следовательно, чтобы реализовать нашу природу, у нас нет другой альтернативы,

кроме как сохранить наше чувство справедливости в качестве руководства другими нашими целями. Это

чувство не может быть удовлетворено, если оно служит объектом компромисса и уравновешивания с другими

целями, как одно из многих других желаний. Это желание вести себя определенным образом, стремление,

которое содержит в себе свою собственную приоритетность. Другие цели могут быть достигнуты планом, в

котором есть место для всех целей, поскольку их удовлетворение, возможно, независимо от их места в