Теория выигрыша

Или я что-то пропустил?

Перед тем, как собственноручно убить своих детей, фрау Геббельс написала прощальное письмо, в котором призналась, что гибель фашистской идеи делает мир слишком мрачным и лишенным счастья. В таком мире нет смысла жить… Мир сороковых годов казался ей счастливым? Но фрау Геббельс все знала! Все! Все знала!

И этот мир казался ей счастливым.

…Да будет ли закончена моя книга?

Она не была закончена и в две тысячи восьмом. В ней были розенкрейцеры, бенедиктинский монастырь в австрийском Ламбахе, где в хоре пел маленький Гитлер и чей настоятель Теодор Хаген поехал на Тибет за рукописями, общество Аненербе, начинавшее с прославления Рун и закончившее замораживанием живых людей в Дахау (в этом было жутчайшее противопоставление: католическая церковь жгла, новые язычники убивали холодом), он использовал множество закрытых источников, тысячи прочитанных книг, рассказы знакомых, письма узнавших о его труде, собственные фантазии и, можно сказать, не справился с материалом.

Верка встретилась ему в период ужасного творческого кризиса.

Простая, умеющая называть вещи своими именами она поманила надеждой на то, что простое название есть и для того, с чем он столкнулся в блокадном Ленинграде. Она еще в кафе, во время их первой встречи спросила: «А вы не можете сказать попроще? Не потому, что я не понимаю, я-то понимаю; в конце концов, у меня первый муж был художник, а первая любовь – философ. Но вот эти ваши интеллигентские завихрения…»

Он умилился. Женщина из народа! Ну да, она должна знать что-то такое…

Верка же, уминая пирожки со шпинатом и наблюдая за его осторожным копанием в тарелке с пшеничными проростками, подумала, что у нее еще не было мужчины-друга. Чтобы поговорить, помолчать рядом. Чтобы поболеть рядом.

И поскольку она всегда получала то, что хотела, она получила и это.

Калаутов потом себя винил в ее инфаркте, и даже думал, что вот оно – лишнее доказательство правоты его образа жизни. Все-таки лучше ни к кому не привязываться…

Но он, конечно, был в этом невиновен.

31

С самого начала это странный роман…

Владимир то появляется каждый день, то исчезает на неделю.

– Но, милая, – говорит он. – У меня работа. Надо денежку зарабатывать.

– А кем ты работаешь?

– Шпионом.

Лидия смеется. Он всегда веселый, и у него есть объяснения на все случаи жизни.

Они ходят по кофейням, два раза были в ресторане, много раз ездили на искусственную горнолыжную трассу. Это труба, внутри которой зима. Настоящая зима еще не закончилась, а люди уже тоскуют по ее снегам. Вот и Владимир обожает горные лыжи, он прячется от весны и тянет Лидию за собой.

За пределами трубы уже сохнет асфальт, и плывут льдины по Москве-реке, а они возвращаются в зиму. Их отношения так и не сдвинулись с холодной точки.

– Ты в меня случайно не влюбился? – как бы в шутку спрашивает она.

– Я люблю всех людей, – объясняет он. – Я филантроп.

Разве это любовь?

Они сидят в кофейне после трубы, их лица румяные от мороза, но окружающие, наверное, думают, что они загорели на мартовском солнце.

– У тебя есть дача? – спрашивает Владимир.

– Есть, – врет она.

– Хорошая?

– В академическом поселке. Среди сосен. Со всеми удобствами, и река рядом.

– Откуда такое богатство? – иронично спрашивает он. – Кто у вас в семье академик?

Мать на ее месте рассказала бы про дедушку – знаменитого врача. Про то, как он спасал людей и вставлял новые сердца высшим лицам государства. Она рассказала бы, как у них за столом собирались знаменитые люди, она пригласила бы на ужин первую любовь, которую нарекла бы философом и писателем, первого мужа – великого художника, второго мужа – любимого автослесаря начальника уголовного розыска Московской области, и выяснилось бы, что автослесарь подсказал этому начальнику его хит про снегопад, помните? Пришло время открыть правду: снегопад – это про меня, это я однажды сказала своему второму мужу, что если женщина просит, то белым снегом ее замести не спеши, а он проболтался начальнику уголовного розыска. И еще пригласим третьего мужа – великого специалиста по санскриту, который умер в блокаду, но перевоплотился в переводчика, прилетевшего на космическом аппарате в газету «Труд». Чудесная история, так все и делают – рекламируют себя. Но я не буду.

– Это наследство материного друга, – говорит она.

– Везет, – он вздыхает. – Мне вот никто и никогда ничего не оставлял. Почему так? У меня есть друзья, они уже лет десять получают какие-то наследства. Вначале двоюродная тетка оставила им дом в Малаховке с огромным участком, потом дядька – четырехкомнатную квартиру на Таганке. Потом умер отец жены, который бросил ее еще ребенком, он оставил квартиру в Кузьминках. И, наконец, умер двоюродный брат, и они оказались его единственными наследниками. Трехкомнатная хата на Октябрьской. Напротив Президент-отеля. Нехило?

– Нехило.

– Все квартиры они сдают, а живут в Малаховке. Деньги солят в бочках. И смеются, что в прошлой жизни были бездомными, а теперь имеют компенсацию. Я вот в прошлой жизни точно был герцогом. Поэтому никакой компенсации.