Теперь всё можно рассказать. По приказу Коминтерна

Да, этот коп, помню, таращил на всех свои покрасневшие до жуткого состояния глазища и то безумно хохотал, то орал на всю улицу благим матом, споря со своими галлюцинациями, то начинал распускать руки, пытаясь от них же отбиться. Потом он потерял координацию и рухнул на асфальт. Затем обезумевший коп принялся в беспорядке шевелит руками и ногами, будто жук, перевернувшийся по ошибке на спину и теперь пытающийся вернуться в нормальное положение, и при этом истошно кричать. Глаза его были полны даже не страха, а того совершенно инфернального ужаса, от которого у человека может случиться сердечный приступ. Видно, померещилось ему что-то. Что-то жуткое.

Не знаю, чем там кончилось дело, но полицейского этого не уволили после того случая.

Потом я ещё много раз встречал его разодетым в соответствующую форму. Он обычно околачивался возле Багратионовского рынка. Расхаживал там себе с ну просто неимоверно важным видом туда-сюда и палкой помахивал. Получал за это, должно быть, свои пятьдесят тысяч в месяц.

Скажу ещё вот что: когда меня арестовывали, – оперативники не стеснялись прямо на моих глазах втягивать своими испещрёнными красными прожилками носами дорожки белого порошка.

Эх, всё это, похоже, теперь безвозвратно ушло в прошлое: сейчас, после всего этого грязного скандала с этой плаксой Голуновым, – нашу замечательную (без шуток) полицию Западного округа что есть мочи трясут проверками, притом в первую очередь на предмет наркотиков.

После этого, боюсь, доя так любимых всеми нами закладчиков, – всех этих в высшей степени няшных мальчиков и девочек, – настанут тяжёлые времена.

А всё эта сволочь Голунов виноват! Если бы не он, – наши улицы так бы и переполнялись наркотой, как переполнялись они до него.

Ух, вражина!

Прибить его мало!

Кстати, тех патрульных-алкашей тогда ещё и обокрали.

Ушлые школьники спёрли у них табельные пистолеты и вдобавок ещё обнесли машину, которую те на свою беду оставили стоять прямо посреди двора с двумя открытыми дверями.

Сам я этого, конечно, не видел.

Мне про то рассказывал один знакомый. Собственно, это он со своим приятелем и обокрал тогда этих пьянчужек.

В качестве доказательства он показывал мне похищенный тогда пистолет Макарова.

Вернёмся, однако, к делу.

Полиция Рыжика не беспокоила вообще. Его беспокоила Тоня.

И проблема здесь была, конечно, совсем не в том, что он был закладчиком. Против самой этой профессии, так среди школьников почитаемой, – Тоня не имела ровным счётом никаких предубеждений.

Проблема была в том, что работал Рыжик не на Тоню, а на какую-то левую контору, и притом не просто работал (это Тоня ещё смогла бы простить), но и, – что, пожалуй, самое главное здесь, – все заработанные деньги оставлял себе.

И Тоня обо всём этом, понятное дело, ничего не знала.

И это было очень плохо.

Тут я обязан, пожалуй, кое-что пояснить.

В тониной корпорации существовали свои секретные правила, записанные в «Секретном уставе» (эх, напечатать бы полностью этот прелюбопытнейший документ!). Эти правила должны были соблюдаться строжайше. Любое отступление от них каралось жёстко и незамедлительно.

Так вот, согласно этим правилам ни один раб не имел права работать где-либо, кроме как у Тони, без разрешения Тони.

То есть если ты раб и ты хочешь, к примеру, устроиться на автомойку, – то тебе надо известить об этом твоём желании Тоню и получить от неё на это разрешение.

Обычно она разрешала. Особенно если речь шла о каких-то легальных занятиях, вроде той же автомойки.

Но в отношении закладчиков всё было иначе.

Дело в том, что Тоня к тому времени уже который год вела настоящую криминальную войну против других барыг нашего района. Уж очень ей хотелось выжить с рынка всех конкурентов и добиться для себя абсолютной монополии на торговлю наркотиками в нашей трущобе.

В рамках военного времени, понятное дело, всем рабам строжайше запрещалось работать закладчиками у других барыг. Это приравнивалось к предательству.

Это, однако, было ещё не самое плохое.

Гораздо хуже было то, что Рыжик утаивал от Тони свои заработки.

Это уже было совсем непростительно.

В правилах по этому поводу было чёрным по белому написано: все заработанные деньги раб обязан отдавать Тоне. Все до копейки! Если де он хоть что-то спрячет от неё, – его ждёт за это суровое наказание.

Словом, ради Глеба красивый коротышка рисковал надолго улететь в седьмую категорию и провести не один месяц на папиросной фабрике.

И ему просто сказочно повезло, что Тоня не узнала о его оппортунистических вывертах. А то бы мало ему не показалось. Это уж я вам точно говорю.

И уж сколько раз Рыжик был вынужден ездить на другой конец Москвы, что бы отдать с таким трудом нажитые деньги вздорной и надменной глебовой матери, каждый раз говоря ей, что заработал их её сын, а сам он – просто его друг, согласившийся исполнить нетрудную работу курьера.

И если вы думаете, что заслуги Рыжика перед Глебом (и без того, надо сказать, немаленькие) на этом заканчивались, – то вы глубоко заблуждаетесь.