Теперь всё можно рассказать. Том второй. Боги и лягушки.

Чем больше мы занимались нашими «партизанскими» атаками, тем больше мы разочаровывались в них. В определённый момент, когда разочарование усилилось до предела, мы начали читать.

Очень скоро нам попались работы Александра Тарасова. Они холодным душем прошлись тогда по нашим головам. Мы ведь мечтали о революции со дня на день. Нам больно было читать прекрасно написанные статьи, где аргументированно пояснялось, что до революции ещё далеко, а российские левые в глубоком упадке.

Через некоторое время мы прекратили свои вылазки и всецело ушли в изучение теории.

         Глава третья. Зов империи.

Анатолий Михайлович Астафуров был интереснейшим человеком.

Он родился в Вильно в семье офицера-белоэмигранта. Закончил там с серебряной медалью русскую гимназию. В классе у него было всего семь человек, как он отмечал.

Потом его семья репатриировалась, и он поступил в Севастопольскую военно-морскую академию.

Впрочем, жизнь он связал не с морем, а с баллистикой. Поэтому и в академии он занимался не столько морским делом, сколько морской авиацией.

Он рассказывал нам, как ему ещё в конце тридцатых приходилось прыгать с парашютом: как они, курсанты, поднимались на самолёте и их жутко тошнило. Потом надо было открыть дверь и, держась за металлический трос, пешком выйти на крыло. Самолёт мчался при этом на скорости в триста-четыреста километров в час. Потом они прыгали.

Вверху было холодно, и поэтому на курсантах были тёплые куртки-комбинезоны. А вот внизу было тепло: Крым всё же. Приземлялись они обычно в лесах, что росли на склонах крымских гор. Резать стропы парашюта было запрещено: парашют потом складывали. Приходилось иногда по двое суток ждать, когда свои тебя заберут. Некоторые надолго зависали в кронах деревьев.

Анатолий Михайлович рассказывал, как они с сокурсниками ночами организовывали секретные, спрятанные в поросших лесом береговых утесах батареи. Рассказывал, как тёмными южными ночами к берегам Крыма подходили румынские корабли и своими прожекторами выискивали те самые батареи.

Когда он окончил академию, то их выпуск был удостоен приёма в Кремле. Анатолию Михайловичу пожал руку сам Сталин.

Потом была война. Анатолий Михайлович в ней участвовал.

Вскоре после войны он окончил аспирантуру Севастопольской военно-морской академии, защитил диссертацию по баллистике. Текст её до сих пор засекречен.

Он попал в состав проекта разработки первых баллистических ракет, предназначавшихся в том числе и для доставки ядерного оружия. В ходе этой работы он познакомился с Курчатовым. Потом, когда у Астафурова были уже существенные достижения, его и других инженеров свозили на аудиенцию к Сталину. Так Великий Вождь во второй раз пожал руку Анатолию Михайловичу.

Потом Астафуров работал над запуском Гагарина в космос. В ходе этого проекта он познакомился не только с Гагариным, но и с Королёвым.

Потом он много лет преподавал в Академии Генерального штаба. Там он написал ещё одну секретную монографию.

В академии учил он в том числе и министра Шойгу. Тот, по словам Астафурова, учился на тройки.

В 1989-м Анатолий Михайлович ушёл работать в школу. В нашу школу. Точнее, тогда это была школа 1497. Позднее она вошла в «Протон».

Тем не менее, связей с армией Астафуров не разорвал. У него и офицеров было много знакомых, и в Академию он наведывался раз в неделю точно.

Помню, когда мы заканчивали девятый класс, он приехал на праздничную линейку на коне, с шашкой наголо и в своём полковничьем мундире. Да, он был полковник ни то ракетных войск, ни то ГРУ.

Даже в возрасте почти ста лет Астафуров и спортом занимался, и в походы ходил. В 98 лет он поехал к своему другу на Урал и пошёл там в стокилометровый поход по горам. Там он подвернул ногу, но всё же дошёл. Только в Москве нога стала болеть, и он пошёл к врачу. Оказалось, перелом.

У нас Астафуров преподавал математические дисциплины, начальную военную подготовку и ОБЖ, а также вёл стрелковый кружок.

С этим человеком я быстро нашёл общий язык.

Анатолий Михайлович был человеком очень интеллигентным. Он в совершенстве знал немецкий и французский, читал Гёте и Мопассана в оригиналах. Знал латынь и греческий. Он учился ещё по учебникам Соболевского.

Я часто заходил после уроков в его стрелковый кружок попалить из старой, перемотанной проволокой фроловки по картонным мишеням.

Заодно мы с ним часто беседовали то о средневековых схоластах, которыми я тогда живо интересовался, то о европейской и русской литературе, то о войне и политике.

Помню, как-то он ко мне подошёл после того, как я отстрелял из ружья раз двадцать и говорит: «Они хотят захватить наши хлебородные запасы! Понимаешь?!».

Глаза у него прямо горели в этот момент.

Я ответил, ни секунды не раздумывая: «Конечно, понимаю! Подлые американцы давно подкапываются под хлебородные пашни нашего Черноземья!».

Возможно, вам, читателю будущего, этот диалог может показаться немного странным и даже курьёзным. Однако в то время что молодые, что старые посмотрели бы на него вполне нормально.