Теперь всё можно рассказать. Том второй. Боги и лягушки.

Меленьке совсем не нравилось жить с отвратительными бонами. Она не понимала, зачем они бреют головы и носят берцы, зачем пьют по вечерам и обнимаются имеются с девушками, для чего употребляют наркотики. Она никогда не была на гигосах и не понимала, как они могут слушать эту ужасную какофонию, которую они называют музыкой. Меля, воспитанная на народных песнях, совсем-совсем этого не понимала. Не понимала она и приходивших нацболов, и их девушек, которые готовы были заниматься любовью со всеми подряд. Особенно Меленьке не нравился один бон-зоозащитник. Он был настоящий бон-левак, который ненавидел всех таджиков, всех капиталистов, всех мясоедов. Он был настоящий пацан и настоящий веган. Он безостановочно спасал животных, таща их в крохотную квартиру. За день он мог принести туда восемь кошек. Меле очень это не нравилось, а ему в не нравилась Меля. Он третировал её за то, что она ела мясо, за то, что была замкнутой, за то, что казалась странной. «Почему я не могу есть мясо? Сейчас же не великий пост!» – думала она.

Как-то раз она осталась в квартире на ночь одна, а этот бон пришёл ночью пьяный. Он начал ругаться на Мелю, но она вынула из рюкзачка кусок железной арматуры и так стукнула его несколько раз по голове, что бон чуть не умер. Утром она покинула квартиру. В полицию на неё никто не заявил.

После этого Меля переехала на другую квартиру. Комнату ей сдал один ублюдок-физик. Это был настоящий технарь – мерзкий и тупой.

Этот технарь был настоящий ублюдок. Ему было далеко за тридцать, и он был инцел. Он настолько отчаялся найти себе девушку, что специально решил заселить к себе квартирантку, а потом склонить её к сожительству. Меля этого не знала. Сам технарь был мерзкий. Это был невысокий тощий мужичонка с пивным животиком, постепенно начинающий лысеть. У него был приплюснутый нос и выпуклые глупые глаза карего цвета. Подбородок у него зарос нестриженой чёрной щетиной. Это был подонок. Меленьке он сразу же не понравился. Она с первого взгляда увидела у него похотливый взгляд.

Поначалу Меля не обращала на него внимания. Она поднималась рано, в пять или шесть утра, умывалась и сразу шла по своим делам. Целыми днями она гуляла в парках, ела шаурму, пила газировку, и только вечером возвращалась в квартиру, снова умывалась и ложилась спать. В конце концов, у неё был отпуск, и она могла наслаждаться жизнью, ничегошеньки не делая. На третий день мужичонка начал клеиться к ней. Она пришла поздно и решила посмотреть старые программы НТВ на планшете. Она уже устроилась на диване, достала чипсы, стала есть и включила программу, как вдруг к ней подошёл мужичонка. Он похотливо посмотрел на неё, начал отпускать ехидные комментарии по поводу того, что она смотрит.

– Меля, ты ведь такая хорошенькая девочка, – притворно-ласково заговорил он, усаживаясь рядом с ней на диван, – зачем ты смотришь эти программы для бабусек? Может, посмотрим какое-нибудь кино вместе?

Меля не подумала ничего. Она всегда была готова ко всему, но задних мыслей у неё не было.

– Какое кино вы хотели бы посмотреть? – спросила она, как всегда равнодушно глядя в глаза мужчине.

– Ну, какую-нибудь комедию романтическую, – сказал он, положив мохнатую токую руку на плечо Меле.

– Я не очень сильно люблю комедии, тем более романтические, – сказала Меля. – Я их не понимаю.

– Ну, так давай я научу, – заговорил физик, пододвигаясь ближе к девушке.

– Я предпочла бы посмотреть «Специального репортёра», – сказала Меля, улыбаясь прямо в глаза технарю.

– Ты не понимаешь, – сказал он. – Это же пропагандистское шоу, там ведь лапшу на уши вешают. Это для стариков сделано. Или ты просто чтобы поугарать смотришь?

– Нет, – улыбнулась девушка, запуская гость чипсов себе в рот, – мне нравится. Я считаю, так и надо снимать репортажи.

– Пропагандистские репортажи? – спросил технарь, прижимаясь плотнее к Меле.

– Нет, вообще репортажи, – сказала Меля.

– Может, ты и в летающие тарелки веришь, в рептилоидов? – иронично спросил технарь.

– Да, верю, – сказала Меля с абсолютной уверенностью.

Ей не нравился этот спор. Она вообще не любила спорить. Если она говорила с людьми, то почти всегда о чём-то конкретном. Теорию она предпочитала не трогать. «Пусть каждый верит во что ему заблагорассудится, – думала она. – Тех, кто верит в глупости, мы накажем». Если человек хороший, с ним незачем спорить, если плохой, спорить бесполезно. Так считала Меля. С плохими людьми она бы не стала спорить, но теперь её силой втягивали в этот спор.

Пока что технарь не видел в ней ничего зловещего. Оно и неудивительно: он был технарь. Как любой настоящий технарь, он ничего не видел, и, конечно, не заметил в Меленьке ничего зловещего. Он смеялся.