Тепло очага

«Никогда ты не состаришься, Гала, — растроганно думал Туган. — Удивительный ты человек — прожил жизнь и даже дома приличного себе не построил. Все беспокоился о других, о себе и подумать некогда было. И если о ком-то можно сказать, что незаменимых людей не бывает, то тебя заменить, ох как не просто»…

— Хорошо с вами, ребята! — сиял старый учитель. — Толас, ты еще в состоянии слушать меня?

— Неужели я опять отвлекся? — встрепенулся тот. — Иногда я слушаю до конца даже лекторов, которые читают по бумажке…

— Вчера я получил письмо, — сказал Гала. — С самого края земли оно пришло…

Мальчика звали Адылджери. Мать дала ему это имя потому, может быть, что оно было довольно редким. Малыш весь умещался на двух ладонях, и сложное имя казалось тяжелой ношей для него. Поэтому ребенка стали звать пока просто Адыл, надеясь Джери прибавить потом, когда он подрастет. Но вторая половина имени так никогда и не пристала к первой.

Когда он подрос, мать стала называть его Адылджери, но соседи не успевали произнести это имя целиком.

Адыл стрелял из рогатки так метко, что воробьи перестали залетать в их двор. Как-то на спор он разнес стекло керосиновой лампы, горевшей на веранде соседнего дома. «Это не ребенок, а настоящая чума», — сокрушались люди. Мать постоянно прятала от него спички — днем носила их за пазухой, ночью совала под подушку.

Но Адыл умел не только хулиганить. Когда настало голодное время, амбары опустели и в доме остались только считанные початки кукурузы, мальчик нашел где-то проволоку, втулку, зуб бороны и целую неделю стучал в сарае молотком, что-то пилил, строгал и, в конце концов, смастерил ручную мельницу для кукурузы. Первый помол ее шел на кашу, второй годился на чурек.

Учился он хорошо. Только вот учебники не на что было купить. Но Адыл ходил в школу и без книг, а перо макал в чужую чернильницу. Память у него была прекрасная, слова учителя он впитывал, как промокашка чернила. Но чтобы заставить его слушать, учитель должен был все время следить за ним, а до начала урока очистить его карманы от всяких побрякушек…

Многие учителя не вернулись с войны. Сгорели при бомбежке школьные парты, повылетали из окон стекла, в классах разгуливал ветер. Гала был тогда директором, но никто не сказал бы, что он похож на директора. В колхозной кузнице сам точил топоры, выпросив у председателя арбу, ездил с ребятами в лес за дровами. Мальчишки сидели в арбе, а директор топал за ней пешком. Палкой выгребал из костра печеную картошку, кормил ребят, потом ел сам. Возвращались с полной арбой, даже на ровной дороге помогая тощей клячонке.

Учителей не хватало, и на работу приглашали тех, кто успел окончить до войны десятилетку. Об одном из них говорили, что он хорошо знал математику, и Гала поручил ему этот предмет. Искали учителя по родному языку и литературе, но никак не могли найти. И тогда новоиспеченный математик сказал, как бы шутя:

— Пока нет специалиста, давайте я буду преподавать осетинский… Стихи Коста Хетагурова я знаю наизусть, а пьесы Елбыздыко Бритаева мы ставили в школьном драмкружке. Осетинских книг ведь немного, справлюсь…

Таким образом, начинающий учитель сумел взять в одну руку два арбуза. К тому же он начал заочно учиться в пединституте. Работал он себе и ни о чем не беспокоился. Учил детей уму-разуму, будто пироги раздавал. Так бы оно все и шло, если бы не Адылджери…

Как-то учитель дал детям сочинение на тему «Мой любимый педагог». Адыл сдал свою работу первым. Учитель, заинтересовавшись, стал просматривать ее сразу же. Едва начав читать, он вскочил, выбежал из класса и бросился в кабинет директора.

— Вот, — задыхаясь от возмущения и слишком быстрого бега, выкрикнул он, — читайте!

— Сейчас мне некогда, потом просмотрю, — взяв тетрадку, сказал Гала.

— Прошу вас, прочтите при мне!

— Громко читать? — улыбнулся Гала.

— Как хотите!

Сочинения учащихся похожи друг на друга, как щенки одного помета. Адыл же написал о том, что не укладывалось ни в какие рамки. Однажды он видел своего учителя за праздничным столом, слышал, как тот произносил тост, и подумал: «Эх, если бы и на уроках он был таким красноречивым!» Потом учитель читал в классе стихотворение, а у Адыла появилась мечта: «Если бы на уроке учителю можно было дать в руки бокал, как бы выиграло от этого стихотворение!..»

Гала положил работу Адыла на стол. Он знал: все, написанное мальчиком, — чистая правда.

— Ученику, может, и не положено писать такое, — негромко проговорил Гала, — но что греха таить…

— Вы говорите так, будто не я, а он учитель!

— Тогда сам придумай, как быть…

— По-моему, тут все ясно, думать не о чем.

— Что, исключить из школы?

— А вам жалко?!

— Слушай, — усмехнулся Гала, — давай лучше вызовем его в учительскую и отколотим…

— Какой-то хулиган втоптал в грязь имя учителя, а вы шуткой отделываетесь?! Я этого так не оставлю!

— Я уже сказал тебе! — взорвался Гала. — Адыл прав, ты не следишь за собой! Шатаешься в пьяном виде по улицам! Какой же ты учитель?! Какой пример подаешь детям?!

Учитель-универсал схватил со стола сочинение.