Терпение (СИ)

          - Любка, ты чего, бегаешь от меня, что ли? – прямо спросил он.

          Любка исподлобья посмотрела на него и пожала плечами.

          - Ну ладно тебе… Чего ты, в самом деле? Надо уж как-то нам с тобой разруливать… Что мы устроили детский сад?

          - Какой еще детский сад? – хмуро спросила Любка.

          - Штаны на лямках! – усмехнулся Роська. – Любит – не любит… Заморочила ты мне голову. Давай уже, бросай такое дело. Проехали уже давно, что там у кого и с кем было… Будем заново все начинать…

          - Чего начинать-то?

          - Ну как чего… Любовь…

          Любка молча покачала головой, взяла замок и направилась к двери. Роська продолжал стоять у прилавка.

          - Чего встал? Мне закрывать надо! – резко проговорила Любка.

          Они вышли, Любка закрыла магазин и молча, не взглянув даже на Роську, пошла к дому.

          - Стой! – крикнул он.

          Любка повиновалась. Роська подошел к ней и взял за руку. Любка смотрела под ноги, ждала, что он скажет.

          - Чего ты Любк.… Зачем ты так?

          Любка подняла голову, посмотрела ему в глаза. Потом перевела взгляд, на купол Прямухинской церкви, увидела, как горит на солнце крест и  прищурилась. Потом вынула свою руку из Роськиной, достала из кармана варежки, стала их одевать.

          - Ну что ты молчишь-то? – не выдержал Роська.

          - Да какая любовь, Роськ… - спокойно проговорила она. – У меня брат умер.… А ты про любовь…

          - Ну что же теперь тебе любить нельзя?

          - А не знаю… - Любка пожала плечами. – Может мне и нельзя…

          - Ты вообще чего несешь-то?

          - А ты?.. Ну какая любовь? Щас ты меня любишь, а завтра тебе опять напоют че-то в оба уха, и ты мне от ворот поворот? Да и вообще.… Не знаю я, Роська, че ты щас тут мне запел про любовь, может тебе просто больше не найти никого, или еще что.… Не верю я тебе.

          - Ты чего? – ошалело спросил Роська. – С чего ты все это взяла-то?

          - Дак с нас с  тобой и взяла. Ну не связывается у нас, че тут поделаешь. Как говорится, умерла, так умерла…

          Любка говорила все это и сама себе не верила, такое у нее было ощущение, что это все кто-то за нее говорит. Но в душе ее было такое спокойствие, что она ни на секунду не усомнилась в своей правоте. Позже она раскается еще, что наговорила ему сейчас. Но Роську после этого она не видела долго.

***

          Прошли морозы, началась оттепель, растаял снег, вышла из берегов Осуга, набухли на деревьях почки, дороги по-русски развезло под припекающим апрельским солнышком. На Пасху Надежда собрала дома всех родственников. С Любкой и Нюркой они чуть ли не неделю красили яйца, пекли куличи, пироги, намывали избу. Ночью все, кроме Юрия, пошли постоять на службу в храм. Даже Егора с Федюшкой Юля привела.

          Надежду впечатлила праздничная служба. Сама себя она к особо верующим не причисляла, да и церковь в Прямухино только недавно стала действовать, а до этого в ней был сырзавод, клуб, поэтому и службу большинство сельчан увидели только, когда к ним прислали молодого батюшку, который потихоньку начал восстанавливать старинный Троицкий храм.

          Днем, выспавшись после бессонной ночи, за одним столом собрались Надежда с Юрой, их дети – Павел, Любка и Нюрка, сноха Юля с внуками Егором и Федором. На праздник к ним приехали сваты – родители Юли.

Позвали и Асю с ее мамой – Анной Сергеевной. Расселись шумно, охотно выпили по первой крепкой самогонки, нагнанной специально для такого дня, только девчонкам налили красненькой. Закусили окорочками с картошкой да салатом. Налили по второй, помянули Андрея. Замолчали, задумались, уронили горькую слезу. Молчание нарушил Пашка.

          - Ну, как там сегодня поп сказал? Сегодня горевать – грех… - спокойно проговорил он. – Батя, наливай ащо!

          В самом деле, даже грусть в такой праздник посветлела. Надежда захмелела, с нежностью смотрела на своих, даже Юрка ей показался родным, надежным. Поверилось, что плохое позади, все теперь будет по-другому, так, как в детстве мечталось. Даже зашедший к Пашке Колян, сын Натальи Самсоновой, с которой гулял Юра, не нарушил спокойствия Надежды. Она и его с радостью посадила за стол, тем более что он был другом ее любимого сына, их сдружила совместная служба в армии, а все, что связано с ее любимым Пашенькой Надежда принимала неизменно с радостью. Пусть даже это сын любовницы мужа. Надежда выпила еще рюмочку, громко вздохнула и затянула песню красивым низким голосом:

          - То не ветер ветку клонит,

             Не дубравушка шумит,

             То мое сердечко стонет,

             Как осенний лист дрожит.

          Потихоньку песню подхватили дочери, у них получалось хорошо спетое трио:

          - Извела меня тоска-кручина,

            Подколодная змея.

            Догорай, гори моя лучина,

            Догорю с тобой и я.

          И остальные уже нестройно, но от души присоединились:

          - Расступись, земля сырая,

            Дай мне, милая, покой,

            Приюти меня, родная,

            В тесной келье гробовой.

Мне постыла жизнь такая,

Съела грусть меня, тоска...

Скоро ль, скоро ль, гробовая

Скроет грудь мою доска?