Терпение (СИ)

          Замуж я вышла рано. Было у меня платье белое, в синий цветочек, мне бабушка Асина сшила на выпускной. Они вообще-то все такие хозяйственные, и бабка ее и мать. На все руки мастерицы, небось и Асю-то Анна научила всему. Так вот, отгуляла я выпускной в этом платьице, в нем же и замуж пошла. Выпуск-то у нас в июне был, а в августе я уже с Олегом жила. Я до этого ни с кем не дружила из парней, да и вообще о любви и не думала как-то. Мы все больше в куклы играли, да уроки учили. Хотелось мне в педучилище поступать. У нас девчонки-то многие туда поступали. Да родители мои решили по-своему. Я и не знала, а они уже с отцом Олега сладили. Приходят, мне и говорят – так, мол, и так, мы тебе жениха нашли, сосед наш Олег. Я сначала вроде как расстроилась, думаю, какой мне Олег, не охота мне еще замуж. А потом как-то и согласилась. Вот мамка мне из тюлины фату на голову нацепила, да и расписались мы с ним. Он мне еще на свадьбе сказал, что любит меня, что давно все на меня смотрел, а я, мол, не замечала его. Да и куда мне его замечать, и в голове еще ничего такого не было. А потом уж мне батька-то признался, что они меня за него отдали из-за дома в Мытницах. Ну ладно, приехали мы в Мытницы, стали жить. Олег и, правда, меня любил, тут я ничего не скажу. Когда Вика родилась, он мне помогал всегда, и что попросишь, сделает, и чего только подумаешь, и то, смотришь, он уж сам догадался. Пожили мы с ним маленько, Вику растили, да я, как на грех, сдружилась чего-то с Надькой Семеновой. Ну, сдружились мы тогда крепко, в гости все ходили, ни дня не проходило, чтобы не виделись. Ну в гости-то ходили, а у нее муж там, Юрка, сядет тоже с нами, балакает, мы семечками трещим, он нам байки говорит. А сам красивый такой. Глазастый. Ну я и влюбилась в него. Да так влюбилась, что аж дышать больно было. Помучилась-помучилась, да ему и призналась, что так, мол, и так, люблю тебя, не могу. Я же не знала тогда, не понимала, что этому бабнику все равно с кем лежать, лишь бы с девкой. Да и откуда мне понимать это было? Ничего я в мужиках не понимала. Ну призналась я ему, значит, и сладили мы с ним. Сперва-то мы еще таились, я к нему прибегу потихоньку, и убегу так же. А потом пошло-поехало. Олег узнал, Надя узнала, да что там – вся деревня знала, что у нас с ним шашни. А я так его любила, что мне все это нипочем было. Вот через ту любовь мою и беды все пошли. Мамка позора такого не выдержала, померла. Я от Олега ушла к отцу жить. Говорю ему – все, не люблю тебя, не могу с тобой жить никак, ухожу, у бати поживу пока, а там видно будет. И все еще я волновалась, чтобы он Юрке чего-нибудь не сделал. Ну ушла я, а Олег у меня потом Вику отобрал. Ты, говорит, аморальная, дочку заберу, воспитаю сам, а то ты из нее такую же сделаешь. А ведь похоже на то, что так и вышло. А тогда  все только боялась, что Юрка меня бросит. Смешно, у него семья, а я все думаю – только бы не бросил. Только бы приходил ко мне. Дурочка была. Но он все приходил ко мне, и я про дочку забывала, вообще про весь белый свет забывала с ним. А скандалов-то было! То Надька придет, в космы мне вцепится, то батька на меня орет, то Олег придет, тоже доводит. Это я уж потом поняла, что он приходил меня обратно звать, жалел он меня все же. А тогда мне до ужаса он раздражал. Вот мы все ругались, а папашка мой и так-то без мамки зачах, так еще и скандалы тут эти. Он посмотрел-посмотрел на все это и тоже помер. Года без мамки не пожил. Вот сколько я бед натворила. Но если б на этом-то и конец. Так все ниточка тянется. Потом я поняла, что Юрка и не любил меня никогда. Смотрю, Надька беременная, Юрка ходить ко мне перестал, значит, все, думаю, пора мне к Олегу возвращаться, пока еще зовет. И он принял меня. Не простил, но принял. А уж потом, когда ты родился. Он стал бить-то меня. Начал-то потому что узнал – снова с Юркой встречаюсь. А я дурочка тоже – последний раз с ним увидеться захотела. Я-то с ним увиделась, да потом неделю дома лежала, встать не могла. Ведь у нас потом еще ребеночек народился, да умер сразу, слабенький был. Я все думаю, потому что он меня беременную бил, а там – кто его знает, может, на роду ему так написано было. Из-за этого тогда такая обида на Олега появилась. И решила тогда, что как только вы с Викой вырастете, я от него и уйду. И ведь какое сердце у меня жесткое – хоть бы раз его пожалеть. Ведь он намучился со мной. Бил, правда, сильно, но ведь не от радости же он меня так. Тяжело ему было. Пьет, пьет где-то, потом домой придет, и начинается канитель. Как дома пьет, еще ничего, бывает и тихо пройдет. Но как только где за порогом напьется, все, тут точно злоба попрет. Ему видать там мужики-то, с которыми он пьет еще пуще накрутят, какие бабы стервы и все такое, ну он и приходит злющий. Сразу за ремнем. У него в гардеробе уж так и висел ремень-то, я прятать его пыталась, но он нашел и повесил. И как чуть что – в гардероб. А ремень хороший кожаный, пряжка железная. Потом, правда, что-то он все больше кулаками стал, да ногами. Уж он приходит злющий, я сразу на двор, чтобы вас-то с Викой не будить. Вот он там изголяется. А потом еще в сарай, как ты прямо. Бьет, а сам плачет. И потом все коленки целует, прощения просит, говорит, что больше не будет. А я слушаю, да думаю, чтобы он хоть меня прибил-то однажды. Вас только жалко, а так – что за жизнь-то? Вот так я и жила. На Юрку тайком уж потом ходила смотреть, вроде как в магазин приду, да все на его крыльцо кошусь – так увидеть хотелось. Встречаться он со мной уже больше не стал, ему и Олег накостылял уже, да и Надька, конечно, всего пропилила из-за баб. А потом как-то стерпелось мне. Забыть-то, конечно, не забыла, где тут забудешь, когда навечно уже одной ниточкой повязаны. Вот. Так что ты Асю-то бил, а мать-то у тебя недалеко от нее пошла. Знаю, сынок, знаю я любовь. Так же как знаю, то перетерпеть ее можно. Трудно, больно, мучительно, но можно. Вот так. Я была бы рада сейчас за тебя, что тебя девушка хорошая полюбила, что она тебе так дорога. Была бы у тебя с ней счастливая судьба. Только сынок, родной, любимый мой мальчик мой, прости меня, нет мне прощения. Одним поступком все жизни я перечеркнула – свою, Олега, твою, Любину, Асину… Это ведь не Ася виновата в том, что ты так мыкаешься, не Ромка, что Любке счастья нет, не спьяну папка умер. Ты ни в чем не виноват.  Я же видела все, догадывалась, чувствовало мое сердце, что Любка тебе нравится, что ты вздрагиваешь, когда о ней речь заходит. Как я молилась, чтобы ты ее не выбрал, не полюбил ее.  Ведь родила я тебя от ее отца, Коленька. Прости меня, сынок… Любка сестра тебе…