Терра

– Знаешь, Борис, мы, кошки, верим в то, что наши мертвые спят и не видят снов. Но будет время, когда они очнутся, и все мы снова обретем друг друга.

– Красивая история. Как про зомби.

– Принесу-ка я тебе миндального печенья. Не надо давиться кофе.

Она сходила за печеньем, и я долго макал его в кофе, пока мне не позвонил Бадди.

– Я подогнал машину, Борис!

Минут через десять появился Мэрвин, мы вдвоем вынесли гроб, а мисс Гловер торжественно следовала за нами. Погрузили мы папкины зубки и папкины косточки в катафалк, а я все равно не верил.

Бадди крепко меня обнял и положил мне в карман пакетик с коксом.

– Мои соболезнования.

– Скорее уж «мои поздравления», – сказал я. – Такой он себе был человек. Хотя и дождь.

– Что?

– Примета такая. Говорят, если дождь, то как бы в честь похорон, значит, человек был хороший. В дождливые дни хоронятся только хорошие люди. Ну смешно, ей-богу.

В машине я сидел тихонько. Вот отец уже появился, а мне все равно было глухо, как в гробу. Словно я сам там лежал.

На кладбище под одним зонтом уже стояли Марина и Андрейка. Алесь мок под дождем спокойно, не замечая воды, совершенно бесстрастно, что придавало ему жутковатый вид. Они все обняли меня, тепло, нежно и обеспокоенно. Какие у меня хорошие друзья, так я тогда подумал.

Вскоре подъехала Эдит, она поцеловала меня в щеку и сунула мне бутылку минералки и какие-то таблетки, а потом долго держала за руку.

– Мне жаль.

– Да. Ага. Спасибо.

Последней появилась Марисоль. Она сдержанно кивнула мне, подошла к гробу, стоявшему на подпорках, приложила к нему руку. Мне очень захотелось прогнать ее, но она была единственным человеком, по-настоящему близким отцу.

Ой, смех и грех, приложила руку к его гробу, как к сердцу любовника.

А я его сердце съел.

Так мы и постояли, разношерстная компания, бандиты, бабуля, бывшие беспризорники и блядь. Отец бы оценил, надо думать.

Надгробную речь держал я:

– Большинство из вас плохо его знали, а некоторые не знали совсем.

Марисоль скривилась, и я подавил в себе желание улыбнуться.

– Он не был хорошим человеком. Не в том смысле, в котором мы привыкли думать о хороших людях. Но он был достойным, сильным и смелым. Иногда это приносит больше хорошего, чем доброта. Он был здесь нужен, без него будет не так. Я не знаю, как объяснить вам, какое место он занимал в моей жизни, в мире, везде. Наверное, нет способа рассказать о близком человеке и сохранить его навсегда. Спасибо вам, друзья, за то, что вы пришли сюда. Я не хотел бы, чтобы он там, где-то, думал, что был совсем уж одинок. У него был я, и благодаря ему, не в последнюю очередь, у меня есть вы. Так в жизни все устроено. Это судьба.

Почему-то мне представился Мэрвин, показывающий мне большой палец аккурат после заключительного слова. Но Мэрвин стоял с постной рожей, я даже чуточку расстроился.

Яму я копал вместе с могильщиками, быстрее них и лучше, надо сказать. Зарывал гроб и вовсе один, всех отогнал. А люди под страшным дождем окружили меня и глядели, как я орудую лопатой. Это был кадр из какого-то артхаусного фильма ужасов, честное слово.

– До свиданья, – шептал я. – До свиданья. До свиданья. До свиданья.

Я не верил в «прощай», просто не хотел верить. Спиной я чувствовал его взгляд. Его присутствие. Это успокаивало. Все кладбище было в черной плесени, а в земле сверкали небольшие каверны. Я не стал закрывать их, хотя мог сделать это незаметно.

Теперь я увидел, как умирают от тьмы.

Когда я прибивал лопатой холм мертвой земли, ничуть не устав от работы, наоборот чуточку успокоившись, за спиной я услышал:

– Мистер Шустов. Борис.

Сука Марисоль, подумал я, все ему передала, чтоб ей пусто было.

Я обернулся, сразу отбросил лопату, просто чтобы не врезать Уолтеру. Он изрядно постарел с нашей последней встречи. Ой, время-то идет, время всем враг. Мой отец-то и вовсе умер.

Дождь закончился, и теперь все приобрело глубокие, печальные цвета пасмурного дня.

Интересно, подумал я, а есть у Уолтера щенки, которые будут тоскливо выть, когда его не станет?

Что тебе крыски, Уолтер, что тебе крысиные отцы и дети?

На нем был добротный черный костюм, унылое выражение лица соответствовало случаю, но то ли я к нему был предвзят, то ли нечто безразличное, механическое в повадках с головой его выдавало.

Его спокойное, печальное лицо я, сука, не забуду никогда. Лицо стареющего приличного человека.

– Мне жаль, – добавил он, когда я не отреагировал.

Я сделал шаг к нему, задумчиво кивнул.

– И мне жаль, – сказал я, а потом двинул ему по яйцам, он рыбой захватал ртом воздух, всхрапнул, а дальше я не знаю.

Не доставил себе такого удовольствия поглядеть, пошел, а куда и сам не думал. С кладбища вон, и мне хотелось прийти в какое-то другое место, в другое время.

За спиной у меня остался отец и его простой русский крест среди американских надгробий.

Рядом с массивной белой с золотом табличкой «Роуз Хиллс», обсаженной алыми (и покрасневшими еще сильнее после дождя), белыми и фиолетовыми цветами, я вдруг увидел дядю Колю. Он стоял, глядя на печальный, пасмурный свет – после дождя небо не разгладилось, не примирилось.