Терра

Но чем дальше, тем больше находилось тех, кто боялся, не мог или по иным каким причинам сам себе был хозяин. И тогда ой как это актуально, Отец Крови проклял их жаждой. А утолив ее, они не могли ни уснуть, ни сделать свое дело.

С бессердечностью суки-эволюции Отец Крови наделил своих детей механизмом, который всякое дезертирство сводил к нулю. Чтобы жить, нужно спать, а чтобы спать, нужно пить кровь, которая во сне защищает от смерти.

Логика, конечно, безупречная, но был допущен существенный проеб, пробел так сказать, в знании природы страха, который привел к катастрофическим последствиям. Летучие мышки по-всякому старались скрыться ото сна, кто настойки из кактусов пил, кто отрезал себе веки, кто еще на какие ухищрения шел. И чем дольше они бодрствовали, тем сильнее отдалялись от своего духа и тем больше им нужно было крови, чтобы уснуть.

Тогда они стали убивать. Жажда была такой сильной, что контролировать себя они не могли, но и быть агнцами на заклание в чужих кошмарах тоже не хотели.

А убийство, как известно, приумножает скорбь мира, ужас и боль спускаются под землю, там прорастают болезнями, оттуда подрастают злом мирским и безумием застывают в воздухе, а из безумия берется новое зло. Мудро устроена не только природа, но и антиприрода.

В общем, совсем другую силу летучие мышки кормили да обслуживали. И тогда на них стали охотиться медведи, волки, коты и, в общем-то, многие другие зверики, такими вещами отродясь не занимавшиеся.

Их братья и сестры, кроме всяких амазонских летучих мышей, укрывали своих ребят, за что Отец Крови лишил их возможности приложиться снова к источнику всей жизни, они перестали пить живых существ и потеряли милость родителя. А предатели из теплых стран до сих пор вот рулят.

Такая крошечная история о геноциде маленького, но очень гордого народа. Сказка. Рассказ для какого-то фантастического журнальчика.

– А ты уши развесил, – сказал мой отец. – Вот что значит от себя бегать. Матеньку на коленях благодари за ее к тебе милосердие.

И я был к тому близок.

Ой, ты просто не хочешь страдать, а бежать тебе некуда, можно только ценой чьей-то жизни все реже и реже попадать в страшные места.

Да это и не выбор даже.

– С тех пор, – сказал Анджей, – мы очень стараемся держать себя в руках.

– Что ж ты мне, сукин сын, письмо-то по этому поводу не написал?! – спросил Мэрвин.

– Ты спишь? Ты много спишь, Мэрвин?

Но Мэрвин уже вскочил и кинулся ко мне, он сказал:

– Пойдем, Боря.

Дайнер уже совершенно опустел, а у меня в кружке плескались остатки четвертой порции кофе, меня изрядно подташнивало, я даже не знал, от чего больше: вступили в союз кофе с водярой или потому что Анджей – безответственная сука. Всего в мире по чуть-чуть.

А ты, Боря, не безответственная сука разве?

– Кстати, – сказал Мэрвин. – Это Борис, мой лучший друг. И он русский.

Вот это перчатка в лицо, прям вызов на дуэль.

– Привет, – сказал я на русском.

Мой отец засмеялся. Господи, подумал вдруг я глухо, посреди пустого дайнера, где бесновался Мэрвин, посреди ситуации с Анджеем и всем таким, а ведь мой отец, умерев, стал больше смеяться. Что бы это могло значить?

– Мэрвин, подожди, я просто хотел, чтобы ты знал, что это опасно – ограничивать себя во сне, опасно все время увеличивать дозу крови, которую ты должен получать. Сколько ты пьешь? Полстакана? Стакан?

– Пошел ты в жопу, я и без тебя смогу посчитать, сколько мне осталось!

Мэрвин пулей вылетел из бара, а я сказал на польском:

– Жаль, он тебе не врезал, мужик. Я бы врезал, а у него душа добрая.

Я выбежал вслед за Мэрвином. Накрапывал легкий-легкий дождик, где-то на горизонте уже сверкала голубая, рассветная полоса.

– Как ты?

– Борь, это самый тупой вопрос на свете.

– Понял.

Мы некоторое время шли молча, а потом Мэрвин сел на тротуар и прижал ладони к глазам, будто старался спастись от мигрени. Было в этой его позе, в его точеной красоте что-то неопределенно микеланджеловское.

– Мог бы и сам догадаться, – сказал Мэрвин.

Я сел рядом с ним, положил руку ему на плечо.

– Это ведь логично, а? Я же говорил тебе об этом. Я этого боялся. Но я думал: ну не может же оказаться так. Все же логично устроено. Ты сам говорил – логично!

Мэрвин глянул на меня.

– А еще знаешь, что я думал? Если бы от крови можно было, наоборот, не спать, я бы убивал долбаных людей. Лишь бы не попадать туда.

– Слушай, ну сколько тебе сейчас надо?

– Ну, пока что не дохрена. Человека я так не убью.

– А можно все назад-то?

– Я не спросил.

– Пошли спросим.

Но, когда мы вернулись в дайнер, Анджея там уже не было, а усталая Стейси натирала тряпкой полы.

Неуловимый, блядь, папаша.

– Куда он пошел? – спросил я. – В какую сторону? Видела?

Но Стейси только пожала плечами.

– Слушай, а если тебе начать спать? Ну, типа хотя бы раз в три дня. Может быть, со временем получится уменьшить дозу? Ты укрепишь свою связь с духом и все такое.

– У меня есть другая идея. Пошло оно все на хуй. Я буду тянуть время, пока смогу. Ради чего мне страдать и мучиться? Знаешь что, я остановлюсь, когда буду близок к этому. Зачем страдать на пять лет дольше?