И я ощущал ее везде, я отовсюду мог определить точку, в которой она располагалась. Пусть она набухла за городом, весь Лос-Анджелес был пропитан напряжением, исходящим из темноты.
Уолтер звонил мне снова и снова, но я только посылал его на хуй.
– Могут быть человеческие жертвы, мистер Шустов.
А я сам себе был человеческая жертва, меня другие не интересовали. Часть меня, детская, отчаянная, думала: и хорошо. И пусть сгорит этот мир нахуй, и люди в нем все сгорят.
В конце концов Уолтер мне так надоел, что я перестал брать трубку. Думал: придет ко мне, уговаривать, сопли на кулак наматывать будет, мистером называть.
А он, видать, понял, в конце-то концов, звонки прекратились, в гости не приезжал.
А каверна жила, набухала, и я мог чувствовать всем собой – что-то будет.
Но в тот момент я жил своей маленькой жизнью, меня не было в большом потоке истории, и я ни во что большее, чем моя жизнь, не верил.
В тот день мы готовились к ответственному мероприятию, у нас горела хорошая сделка, много товара, чистейшего, как обещали (тут я всегда мог лжеца поймать за руку), оставалось только обменяться, так сказать. Мы ребятам чемодан бабла, а они нам – товар, который мы реализуем.
Настроение у меня не улучшилось, конечно, я страшно тосковал, но, во всяком случае, я был на нервах, это меня бодрило.
– Мужики, – сказал Алесь. – Непроверенные.
– Ну, я про них дурного не слышал, – ответил я.
– Ты слишком людям доверяешь. Может, от копов они.
– Да я не думаю, – сказал Мэрвин, закуривая. У него-то все было славно, донорской крови – хоть залейся, хотя заснуть ему, даже без кокаина, становилось все труднее и труднее. Я как-то шутканул неудачно:
– Приколись, а люди в аварии попадают, и им кровяки не хватает. Все Мэрвин попил, убийца мотоциклистов.
Так он мне чуть не врезал. Но в остальном у него все складывалось прекрасно, девчонка красивая появилась, сладенькая, с высшим образованием, с сиськами, с задницей и с итальянскими корнями, так что и пиццу, если надо, приготовить могла.
– Почему не думаешь? – спросил Алесь. Он у нас в команде отвечал за паранойю, все проверял, все перепроверял.
У Алеся-то никого не было, он все свободное время проводил не тут, частенько пропадал очень надолго. Я знал: никакой семьи у него не случится. На Алеся иногда и в работе-то рассчитывать нельзя было. Он мог впасть в кататонию, кричи не докричишься, зови не дозовешься.
С ним такое случалось, может, раз в пару месяцев, зато на несколько дней кряду. Та еще радость.
У каждой тварьки небесной свое безумие, своя пора страдать.
– Не знаю, – сказал я. – Мужики нормальные, когда мы договаривались, мне все понравилось.
– Помнишь, как оно в прошлый раз было с кубинцами?
– Неудачно вышло.
– И кокаин кубинский говно.
– Да кокаин-то был колумбийский. Эти этнические просто все на одно лицо.
Ну, знаете эти кинчики про бандитов, где все обдолбанные приезжают на сделку, а потом начинают стрелять? Короче, перед делом мы никогда не гасились, даже не пили. Чтобы потом гулять смело, необходимо для начала сделать дело, так ведь? Чтобы наступил потехе час.
Перестрелка у нас вышла только один раз, больше таких штук не случалось, но теперь мы всегда были готовы. Бдительность – лучшее оружие, это вам любой скажет, кто не только в этом, а в любом бизнесе был.
Всегда охватывал приятный мандраж: тебя потряхивает, ты готов умереть, убить, на что угодно готов ради, в самом-то деле, цели иллюзорной, будто в компьютерной игре. Товар, который еще не получен, вещь скорее абстрактная, чем реальная, главный приз в «Зарнице».
Алесь заряжал пистолет, Мэрвин варил кофе, а я пересчитывал деньги, и только Марина и Андрейка ругались про Крым. У них свадьба через полгода, а они все спорят, наш он или не наш.
– Ты не понимаешь, Андрей, – сказала Марина. – Там моя страна, там мои предки, там люди, которые говорят со мной на одном языке. Там история моей семьи, не в чужой стране, не где-то, понимаешь?
– А моих предков там что, нет, по-твоему?
– Вообще-то вы Крым и получили несправедливо!
– А вы его несправедливо вернули!
– Была историческая ошибка, и мы ее исправили. Главное люди, а не деньги. Желания людей!
Спорили они горячо, до криков.
– Боря!
О, подумал я, вот сейчас начнется.
– Что? – спросил я. – Вообще-то занимаюсь я важным делом.
Свеженькие, хорошенькие были купюрки, еще похрустывали.
– Боря, а ты что думаешь?
– Совет да любовь, счастья вам, приглашения на свадьбу рассылать в конвертах глупо, лучше по Интернету, а то прошлый век.
– Нет, про Крым! Что ты думаешь?
Я напел им веселую песенку, которая попалась мне в Интернете.
– И поэтому поймите, что не важен меда цвет, а важны любовь и дружба, доброта и солнца свет!
Там дальше, правда, было: мне вчера пришла записка «скажи всем, я не вернусь» и подпись «Советский Союз».
Так мне эта песенка в душу запала, что я специально к отцу на могилку пошел, не дождавшись, пока он сам ко мне придет. Спел ему, значит, песенку, а он сказал:
– Заткнись-ка ты, Боря. Но песня хорошая. Но рот все равно закрой.
Сложные у него были чувства.
Ой, хорошо, когда и с мертвыми поделиться можешь.