Терра

Мне хотелось жить, долго и радостно, в мире, который я знаю и люблю. Не в идеальном мире. Не в том мире, который можно себе придумать. В нормальном, человеческом, где есть чего подрихтовать и есть на что смотреть с благоговением.

Я собирался сделать очень опасную вещь, но без самозабвения и ненависти. Я собирался постараться выжить там и быть счастливым, зная, что жизнь не всегда легкая и приятная штука.

Все, в конце концов, уперлось в мои желания. И я хотел, чтобы Одетт никогда не видела мир, который представил себе Брейгель. Я хотел, чтобы Марина и Андрейка поженились. Я хотел, чтобы Мэрвин завязал с азартными играми. Я хотел, чтобы Эдит защитила свою докторскую и написала свою книгу. Я хотел, чтобы Алесь перестал быть таким мудаком.

Чтобы жизнь шла как прежде.

– Если я хочу, – сказал я, с удивлением обнаружив в руках пустую чашку (и когда я успел выдуть весь чай?), – прожить то, что мне отпущено в мире, который мне нравится, я должен попытаться. Нахуя влачить жалкое существование в мире после ебучей чумы? Нет уж, если я там умру, я буду знать, что сделал все, чтобы жить хорошо. Если я там не умру, я буду жить хорошо. Вот тебе моя математика. Я хочу себе только хорошего. И поэтому я готов рискнуть. За самые прекрасные вещи. Я думаю, так люди идут на войну, так хотят жить, когда все закончится.

– Кому везет, а кому нет.

– Если мне не повезет, я не пожалею, потому что ничего не потеряю. Я не говорю, что я отдам этому дерьму всю свою жизнь, как отец. Не-а. Но если вдруг будет нечто действительно серьезное, я знаю, чего мне надо, чего хочу. И я никому не должен.

Так меня это освободило.

– Эдит, – сказал я. – Спасибо.

– За что?

– За то, что ты у меня есть. И за чай. И за Брейгеля.

– За Брейгеля?

Я ткнул пальцем в картину. Эдит задумчиво кивнула, словно что-то все-таки поняла. Я обнял ее крепко-крепко, чуть слезу не пустил, честное слово, а Эдит сказала:

– Я надеюсь, ты выживешь. Вспомни, что было с тобой в прошлый раз. По сравнению с тем, что ты хочешь сделать, это ведь была такая мелочь, такая маленькая ранка.

– Точно. Но какие ж мы с тобой прекрасные, а? Разве мы не заслуживаем лучшего?

Эдит улыбнулась мне, неожиданно искреннее и тепло, протянула руку и неловко похлопала меня по плечу.

– Какая красивая история.

– Не веришь, что я выживу?

Она смотрела внимательно и холодно, такой был контраст с нежной улыбкой, и уголки ее губ вдруг опустились.

– Неважно, во что я верю. Ты верь. Кстати, напоминаю, что я одна буду знать, куда ты пошел, и отчитываться перед всеми твоими друзьями.

– Ну, половина из них все равно ничего не поймет.

Я помолчал, закурил и отошел к окну, соразмерил пафос жеста и слова с реальной жизнью и сказал:

– Одетт только не говори, без этого давай.

– О, ты себе льстишь, если думаешь, что она заинтересуется.

– Ты сама говорила, что Одетт меня любит.

– А такая у нее любовь.

– Ладно, мои подружечки, сестрички-социопатки, все равно будут по мне скучать, в это я собираюсь верить до конца.

Я затушил сигарету, швырнул ее в дождь, в печаль холодного дня.

– Я пойду.

– Удачи тебе. Я хочу, чтобы все было в порядке.

– Ой, а я-то как хочу. Кто представит?

Распрощались мы как-то неловко, Эдит явно не хотела меня отпускать, но и не хотела придумывать повод, чтобы меня задержать. А я уехал успокоенный, какой-то по-особому, торжественно решительный. В зеркале заднего вида еще долго после того, как дом Маутнеров исчез и его сменила ровная полоса дороги, я видел Эдит, стоящую на увитом зеленью балконе.

Я склонился к прикуривателю, затянулся сигареткой, и телефон в кармане тут же странно, тревожно отяжелел.

Надо было звонить Уолтеру, а я не знал, что сказать. Меня терзала чисто социальная неловкость. Копать зараженную землю? Да сколько угодно. Сказать навязчивому мужику, что согласен на него поработать, – ну уж нет.

А без Уолтера волшебства не случится, это я тоже знал. Один я против такой каверны – это ничто, трата крысочки, там только если объединиться. Нас должно было быть много, и Уолтер наверняка старался это организовать.

– Нет, – сказал я. – Нет, Боря, не спеши. Это должно быть твое решение. Ни в чем себя не заставляй. Думай, музыку вот послушай.

А лучше сердце и разум. Мозг вот подкинул мне классное воспоминание о том, как однажды в Нью-Йорке я пил стеклоочиститель в отеле «Четыре сезона».

У меня тогда только появилась приличная денюжка, и я решил сгонять на отдых совсем один, пожить по-буржуйски, так сказать. И тут, утром второго дня, на меня напала такая звериная тоска, что прямо из предпраздничного, убеленного снегом Сентрал-парка я рванул обратно в отель.

Я заказал номер люкс, и, уж конечно, мне ничего не стоило заказать в номер бутылку хорошей водки, но не об этом я думал, когда по пути в комнату стянул с тележки испанской горничной жидкость для мытья стекол Better Life. Ой, я так прошу никого это не повторять, это все только для крысиных желудков и нервных систем.

Я открутил крышечку, выбросил распылитель и пил стеклоочиститель прямо из горла, глядя на то, как приодели этот шумный, яркий город Нью-Йорк к Рождеству.