Территория бреда

Когда я в состоянии мании, я становлюсь резким, шумным, чрезмерно активным. Предпочитаю громкую музыку, долгие разговоры, яркую одежду и скоростную езду (на пассажирском сиденье: благо, у меня нет прав). Прихожу в бешеный восторг от быстрой и продолжительной ходьбы. Могу за день пройти двадцать-тридцать километров, даже если идти особенно некуда – просто буду преодолевать один и тот же отрезок много раз, например, ходить вдоль набережной туда-обратно, потому что не могу остановиться и успокоиться.

Походка становится вычурной, я странно двигаю руками в такт музыке, делаю максимально большие шаги и бегу, бегу, бегу с диким выражением лица.

В этом состоянии мне чаще всего и приходят сюжеты для будущих книг. Бушующая внутри энергия так и требует деятельности, но ничего полезного сделать я не в состоянии. Меня разрывает от идей, планов и мыслей, но все обычно на этом и заканчивается, потому что я становлюсь слишком несобранным и взбудораженным. Максиму на что я способен – это остановиться во время прогулки, сесть в позу лотоса на траве или ближайшем бордюре и записать задумку, которую в стабильном состоянии смогу реализовать, если, конечно, она не слишком безумная, как это часто бывает.

В мании я становлюсь особенно уверенным в себе и амбициозным. Я убежден, что справлюсь с любым предприятием, за какое бы ни взялся. В первую очередь это касается писательства. В такие моменты я уверен, что вот-вот стану всемирно известным писателем и получу Нобелевскую премию по литературе, что люди будут восторгаться мной, покупать все мои книги, Елизавета II посвятит меня в рыцари, а Толстой, Хемингуэй и Маркес воскреснут, чтобы лично пожать мне руку.

Но уже через несколько дней-недель наступает депрессия и все мои планы, идеи, решительность и восторженность летят к Бафомету. Я становлюсь вялым, медленным, глупым, недееспособным. Мне кажется, что я не гожусь даже в подмастерье дворника, что уж там говорить о писательстве. Я уверен – хотя на самом деле я ни в чем не уверен, – что меня ненавидят все, а мое творчество – особенно. Остается только плакать и страдать как эмо.

И так большую часть жизни. То я бегаю, суечусь, хватаюсь за любое дело и убеждаю всех, что нахожусь в двух шагах от изобретения вечного двигателя или запуска финансового проекта, сулящего мне дикие миллионы. Либо лежу в кровати и не могу пошевелиться.

А бывает смешанное состояние, когда я валяюсь «трупом» в постели, а в мечтах лечу в Москву, Нью-Йорк или Токио, потому что меня якобы пригласили работать дизайнером в какой-нибудь процветающей компании. Представляю, как буду жить там и одновременно писать книги, знакомиться с девушками и заниматься спортом. Но в реальности даже до туалета дойти не могу.

Или наоборот. С одной стороны, я весь на взводе и во мне много энергии, хочется бегать, творить, крушить, но внутри мне очень плохо, одиноко и тоскливо. Именно в такие моменты написана большая часть моих стихотворений, например:

«Душевный диссонанс»

Каждый день в его голове

Бьются два фантома, что страшнее бреда.

Первый мнит себя, что сидит во главе,

А второй в тишине ждет уютного пледа.

Первый думает часто, что мыслью силен,

Но отсутствует в нем чувств система живая.

Младший брат его любит и терпит закон,

Первый всех и всегда презирает.

Они бьются внутри головы, что хрупка.

Рвут на части бесчувственный остов.

Первый жестче, чем сталь, и упрямей катка,

Его брат из сочувствия соткан.

Первый дергает нити, и бродят тела

Близких душ, что покорны любовью.

Его друг, тот, что рядом хлопочет всегда,

Платит возрастом, нервами, кровью.

Тот, что чувствует хитрым Аидом себя,

Рассуждает о выгоде алчной.

Рядом с ним неврастеник, душой не кривя,

От любви к первым встречным навстречу им скачет.

Так в любом, и в тебе, и во мне, даже в ней:

Два кретина сражаются вечно.

Только ты, человек, ты же лучше зверей,

Усмири упырей,

Стань сильнее, смелее, успешней!

Пусть не бьются внутри.

Пусть друг друга, брат брата, поддержат!

Первый руку протянет и скажет: Прости.

А второй воскресит в нас надежду!

или

«Полюса душевности»

Плоский мир не такой уж и плоский:

Он же шар все вокруг это знают.

Только я говорю не об образе броском,

Я – про тот концентрат, что не все замечают.

Тот духовный, моральный, мыслительный символ,

Коим можно назвать человеческий разум,

Прогоняет сквозь боль всякий искренний стимул,

Деформируя облик, сжигая до плазмы.

Сколько раз ты пытался сделать как нужно,

Но так часто, что – жуть, получалось убого.

Сколько раз ты менял свой прицел и патроны на ружьях!

Сколько свечек ты сжег в ожидании Бога.

Иногда так случалось, что разум твой чист был,

Иногда «Cheers! Kampai! За здоровье и близких!»

Ты орал, чтоб очнуться, востребовать пыл свой,

Не гнушаясь процессом, харкая на риски.

Ингибируя цепи привычных страстей,

Ты включаешь подобие отклика Спока.

Только генная сила мощнее идей,

Мыслей и подражаний, что взял ты без прока.

Рвут на части тебя миллионы сердец,

Что познал ты в процессе прогулки к себе.

Ран так много, но сразу не виден даже рубец,

От той хрупкой души, что разбил ты в борьбе.

Вот опять: я сижу, ты стоишь и тревожно так дышишь.