Как-то между Гошей и Мелким разгорелся спор (а это единственное, что любил делать Гоша с полной отдачей) о том, как правильно пишется слово «дохрена». Первый утверждал, что слитно, второй – раздельно. На помощь пришел Миха: «Смотрите, неучи. Если мы говорим о чем-то, чего много, имеем в виду большое количество, то пишем слитно. К примеру:
Никто не знал, что такое «гульфик», но над Гошей посмеялись все, а последний обиженно удалился на второй этаж с возгласами «Я не смотрю порнуху». Миха любил подшучивать над Гошей.
Естественно, в разговоре использовалась более ненормативная версия слова «хрен», но я не приемлю использование обсценной лексики.
Как-то в сауне во время очередного корпоратива Миха затеял спор с Бронзо на тему важности «Преступления и наказания» в школьной программе. Бронзо, уважающий только классику, утверждал, что эта книга крайне необходима, чтобы учить подрастающее поколение морали. Что Раскольников не вышел сухим из воды только потому, что ему не позволила совесть. Что он не смог нести тяжкий груз преступления, потому что был человеком хорошим, несмотря на преступление. Бронзо повторял: «Но этика и мораль сами собой не появятся. Их надо внушать и вдалбливать в молодые головы. И только страх правосудия может заложить правильную основу для развития личности».
Миха же утверждал, что нельзя давать такую литературу молодежи до двадцати – двадцати пяти лет, ибо она калечит неокрепшую психику: «Своими переживаниями Раскольников не поучает читателей, не прививает им моральные ценности или любовь к ближнему своему. Описанная ситуация лишь показывает, что главный герой провалил испытание и не имеет никакой надежды на лучшую жизнь и гнить ему только в тюрьме. Это депрессивное произведение, которое подавляет в детях желание развиваться и стремление к лучшей жизни…».
Остальные механики уже подумывали облить спорщиков кипятком, но, к их счастью, приехали девушки по вызову и дебаты быстро прекратились.
Однажды мы с Кичкурнепом поднялись на второй этаж, чтобы перекусить. Там на диване в тишине сидел Миха. Я достал из пакета удон с говядиной и овощами, что привез мне курьер. Кичкурнеп вытащил из холодильника пластиковую чашку с пюре и котлетой. Он обильно сдобрил пюре майонезом и перемешал. Затем поставил разогреваться обед на пять минут. Пока микроволновка гудела, раскаляя еду до температуры адского пламени, все молчали, и неловкая тишина все больше и больше нагнетала. Я тихо жевал лапшу и удалял лишние фотографии в галерее на телефоне, Миха просто сидел и смотрел в стену, Кичкурнеп страдал от безделья.
В тот самый момент, когда микроволновка издала пронзительный «дзинь», Миха не выдержал и повернулся к Кичкурнепу: «Да что такое?».
«Ничего», – ответил последний.
«А почему тогда ты все это время смотрел на меня?» – возмутился Миха.
«Просто не могу понять, – отозвался Кичкурнеп, – как можно вот так сидеть молча и ничего не делать? Тебе не скучно?».
«Так и ты сидишь молча и ничего не делаешь», – ответил Миха.
«Да я бы с удовольствием поиграл или видосы посмотрел, но у меня телефон внизу на зарядке. А у тебя? тоже разрядился?», – грустно произнес Кичкурнеп.
«Нет, я просто думаю», – пропел Миха.
«О чем?» – уточнил Кичкурнеп.
«О различии слов “сверстник” и “ровесник”», – ответил Миха.
Кичкурнеп слегка ошалел, и тут я уже вклинился в разговор: «Так это же синонимы».