Территория книгоедства

Однажды, перебирая старые свои записи, я нашел описание сна, который мне когда-то приснился. Звонок, я стою в прихожей нашей бывшей квартиры в хрущевской пятиэтажке. Открываю дверь, на пороге передо мной маршал Жуков и кто-то еще, такой же большой и важный. Мы разговариваем о чем-то, я спрашиваю, мне отвечают, и в какой-то момент я начинаю четко осознавать, что и маршал, и этот кто-то – все это одновременно я сам, превратившийся по законам сна (а может, по его беззаконию) сразу в нескольких персонажей; и голоса, которыми они со мной говорят, тоже принадлежат одному человеку – мне.

И замени я в моем сне Жукова на Чапаева или Фурманова, а хрущевку на берег Урал-реки, поменяются лишь имена и картинки. Если я творец своих снов, то волен делать в них, что хочу.

Так же и те, в чьей иллюзии мы пребывали, одевали нас в выдуманные одежды, переносили в нас свои страхи, свои зависть, ненависть и любовь, награждали, миловали, казнили, посылали на Луну и в Сибирь.

Но сны не вечны, и мифы, бывшие для многих реальностью, однажды рухнули.

Общий, единый сон раздробился на великое множество частных. Мир потек. Иллюзия стала наслаиваться на иллюзию, в глазах рябило, жизнь превратилась в калейдоскоп.

Для людей, уверовавших, что былой, придуманный мир – реальность, это был жестокий удар. Раньше была гарантированная работа, гарантированная зарплата, жизнь расписана, как уроки в школе: 7-го числа – получка, в 20-х числах – аванс, водку продают до семи, летом отпуск – Крым, Кавказ, шашлыки.

И вдруг – ориентиры потеряны, завтрашний полдень темен, даже вечер сегодняшний непонятно что принесет – или какой-нибудь урод-террорист ухнет бомбу в кабину лифта, или сожгут ларек, где ты пристроился торговать штанами.

Чтобы выжить и не сойти с ума, человеку нужно переродиться заново, вырастить новые нервы и другие глаза. Это сложно. Старикам это почти не под силу. Новый человек – человек молодой. И глаза его – это глаза Пелевина. Реальности не существует, есть игра в создание миров, есть красная глина воображения, из которой лепишь все, что угодно, заполняя пустоту мира.

Вот разгадка его загадки: Пелевин – знамя нового поколения. Новое поколение нашло в нем свои глаза. Он – мессия, провозвестник новой религии – религии Пустоты. Он пишет из книги в книгу один священный для нового человека текст – Евангелие Пустоты. Он уже при жизни оброс легендами одна страннее другой, и многие сомневаются, есть ли в действительности такой человек – Пелевин. Может быть, сам он такая же иллюзия, как и те, в которые нас погружали когда-то? Может быть. Все может быть в мире, который не существует реально.

Первый человек после Бога

Кто первый на корабле после Бога? Правильно, капитан.

А есть ли на земле человек, равный Богу или даже выше Его?

Думаете, такого не существует? Неправильно, такой человек есть. И профессия у него – корректор. Не верите? Сейчас убедитесь.

Я работал тогда в издательстве «Домино», и однажды ко мне на стол попадает очередной макет какой-то книги из текущего плана. Как ответственный редактор, я обязан снять вопросы корректора, помеченные в тексте карандашом и вынесенные на поля книги. Короче, я листаю страницы, и неожиданно натыкаюсь на следующее.

«В начале было Слово…» – цитирует автор евангелиста. И корректор твердой рукой сливает предлог и существительное, убирая между ними пробел. В результате остается «Вначале».

Я спрашиваю корректора: «Почему?»

«Ну как же, – отвечает корректор, – есть правила орфографии».

И сует мне «Справочник» Розенталя.

Я пытаюсь опереться на Библию, на ее непререкаемый авторитет – ведь не кто-нибудь, а сам Господь Бог водил рукой создателей этой Книги.

А корректор мне под нос Розенталя: Библия, мол, дает устаревший вариант написания.

И представил я такую картину: с посохом, усталый и изможденный, в выгоревшей на солнце одежде стоит пророк Розенталь посреди пустыни израильской и гневно обращается к Богу.

«Слитно! – кричит он небу. – Таковы правила орфографии!»

И показывает раскрытый «Справочник».

А пристыженный Господь Саваоф стоит, потупясь, на дымном облаке и покорно исправляет на слитно.

Пивточка

Все меняется, даже звуки. Еще при Пушкине петух кирикукал, теперь кукарекает. Как там в «Сказке о золотом петушке»: «И кричит: „Кири-ку-ку“», верно?

И слова уходят из обихода, и вот это мне обиднее вдвойне. Помните, у Михаила Анчарова в «Балладе о МАЗе»:

Только нервы устали, стервы,
Да аорта бузит порой.
Слышь – «бузит». Ты такого слова
Не слыхала. Ушло словцо…

А мне вот жаль, что ушли, растворились в иномире и сгинули слова «пивточка» и «пивларек». Нет больше такого понятия, как «пивной ларек». Эпоха розлива пива румяными тетками за окошком в пивных ларьках, не было которым числа в городах и весях моей вчерашней России, канула в яму прошлого, задержавшись только в воспоминаниях. Ну еще в литературе и словарях.

Я вот, кстати, в славные времена студенчества сочинил такую простую песню: