Террористы и охранка

В самом деле, бесподобный актер, никогда ни словом, ни жестом, ни выражением ни в чем не выдававший себя, предатель вскоре оправился, готовый с своим обычным самообладанием отпарировать все удары. Усилием своей железной воли он в несколько минут овладел собой и стал прежним Азефом. Спокойный, высокомерный, он сообщил все подробнейшие обстоятельства своего пребывания в Берлине. Потом вдруг с угрюмостью отказался отвечать на вопросы. Разговор, длившийся полтора часа, закончился словами, дышавшими непримиримой ненавистью и глухими угрозами смерти.

Едва поздние гости успели выйти, как жена Азефа, испуганная его расстроенным мрачным видом, стала допрашивать его:

- Что случилось... Что они тебе сказали... Для чего они приходили?

- Они решили убить меня...

И лицо Азефа, до тех пор остававшееся холодным, неподвижным, выражало при этом самую безумную тревогу.

Несчастная женщина, которой не были известны последние неоспоримые улики и которая продолжала верить в своего мужа, как в самую себя, охваченная паническим страхом за его жизнь, стала уговаривать его сейчас же, не теряя ни минуты, ни секунды, бежать.

- Уезжай! Уезжай! Прежде всего спасай себя. Когда ты будешь в безопасности далеко отсюда, ты предпримешь все для своей защиты, для восстановления своего имени, своей чести...

В сопровождении жены Азеф осторожно, крадучись, выбрался из дому. Странное, фантастическое, жуткое бегство от невидимых врагов, от преследующих призраков началось по городу. Под порывами холодного пронизывающего ветра, в продолжение долгих часов скитались они по улицам спящего Парижа, едва обмениваясь редкими словами, подавленные каждый своими думами: он полный страха и, может быть, позднего раскаяния изобличенного преступника, чувствующего свою окончательную гибель, она - проникнутая сложным чувством боли, обиды, негодования за него, за его поруганную честь...

На каждом повороте, на каждом перекрестке помутившемуся воображению Азефа мерещились чьи-то подозрительные тени.

- Люба, Люба... Посмотри, вон там на углу...

- Это они... агенты центрального комитета. Они нас выследили и теперь следуют за нами...

- Но ведь это нелепо, разве ты не видишь, что это простые французы... Умоляю тебя, успокойся.

- Да, да, они все предусмотрели... Знаю, что мне знакомы в лицо все парижские эмигранты, они наняли частных сыщиков, чтоб следить за мною и не терять меня из виду... Мне не избежать их мести...

Азеф изменился до неузнаваемости... Прохожие возбуждали в нем непреодолимый страх. С боязливой пытливостью всматривался он в лицо каждого встречного, и не один поздний гуляка впоследствии с недоумением, наверное, спрашивал себя, чем он мог вызвать такой страшный испуг у этого куда-то торопившегося толстяка с покорно следовавшей за ним женщиной...

В смертельной тревоге, без цели, без направления переходили они с улицы на улицу, охваченные одним стремлением: бежать, бежать... Под утро они очутились, сами не зная как,- вряд ли они помнили о пройденном ими пути,- у входа Гар дю Нор (Северный вокзал), и там им пришлось еще целый мучительный час прождать в громадном, нетопленном зале, до отхода курьерского поезда в Кельн1.

Азеф бежал. Центральный комитет, грозный карательный аппарат которого наводил такой ужас на Азефа во время его бегства, не позаботился в действительности устроить хотя бы наблюдение за его домом. Не было произведено также и необходимого обыска на его квартире. Колеблющиеся, неуверенные, не решаясь еще принять какие-нибудь меры, представите

1 Все эти подробности о бегстве Азефа не являются поэтическим вымыслом авторов. Мы здесь точно воспроизводим рассказ, сделанный нам самой женой Азефа, недолго спустя после описанных, событий.

тели центрального комитета ограничились в последнюю ночь наивным приглашением провокатора на новое свидание, назначенное на другой день.

Не следует, однако, удивляться этому бездействию ЦК, который впоследствии многие из левых с.-р. обвиняли даже в попустительстве. Дело в том, что, несмотря на подавляющие улики, вера в Азефа у значительной части его сторонников осталась еще очень сильной. Так, например, на собрании партии большинство, в том числе трагически покончившая с собою спустя некоторое время Лапина, высказалось против каких бы то ни было решительных действий по отношению к Азефу. Положение создалось чрезвычайно острое, запутанное и тревожное. Так, уже после обнаружения его провокации один из боевиков заявил, что перестреляет членов центрального комитета, если они посмеют тронуть Азефа1. Даже после его бегства некоторые продолжали все еще верить...2

В такой обстановке понятны были колебания представителей центрального комитета.