Терроризм в российском освободительном движении: идеология, этика, психология (вторая половина XIX — начало XX в.)

Впрочем, ни систематического, ни какого-либо другого террора ни тем, ни другим организовать не удалось. Добровольный посредник Миллер-Ландезен-Геккельман оказался агентом полиции и вскоре парижские террористы оказались во французских тюрьмах, а петербургские — в российских. Кстати, на «чистую воду» Геккельмана вывел уже после революции 1905-1907 гг. В.Л.Бурцев, причастный к парижским конспирациям, но случайно избежавший ареста. К моменту разоблачения Геккельман, теперь уже под фамилией Гартинг, занимал высокий пост руководителя заграничной агентуры Департамента полиции[223].

Не представляли себе возможности добиться политической свободы без использования террористических методов и участники московского кружка, лидерами которого были М.Егупов, М.Бруснев, П.Кашинский. В составленной ими программе «Временного организационного исполнительного комитета» говорилось: «Мы глубоко убеждены, что при современном отношении общественных сил в России политическая свобода в ближайшем будущем может быть достигнута лишь путем систематического, в форме политического террора, воздействия на центральное правительство со стороны строго централизованной и дисциплинированной революционной партии при дружном содействии всех живых сил страны. Стремясь к созданию боевой социально-революционной организации, мы утверждаем, что таковая может и должна быть создана на почве широкой устной и письменной пропаганды идей социализма в связи с пропагандой идеи политического террора среди демократической интеллигенции всех общественных категорий, среди рабочего пролетариата (так.— О.Б,) и, отчасти, среди сектантовраскольников»[224].

Нетрудно заметить, что для народовольческих или полународовольческих групп конца 80-х — начала 90-х годов террор представлялся единственно возможным способом борьбы в данный момент. Или даже единственным способом заявить о своем существовании. Однако положение к середине 1890-х годов начинает постепенно меняться. Рост рабочего движения породил у революционеров новые надежды и привел к усилению влияния социал-демократических идей. Неизменные неудачи террористических приготовлений — чаще всего еще на уровне разговоров — заставляли усомниться в целесообразности пути «людей 1-го марта».

Эволюция отношения к террору отчетливо прослеживается в изданиях последней в России серьезной организации, которая стремилась подчеркнуть свою связь с «Народной волей» в самом названии — мы имеем в виду петербургскую «Группу народовольцев». Для первого состава группы, выпустившего в 1892 и 1893 годах два номера «Летучих листков», терроризм остается непременным атрибутом борьбы русских революционеров, и автор статьи «Накануне» в первом номере «Листка» пишет: «Надо решительно признать, что обращение русских революционеров к самоличной борьбе с правительством, борьбе террористической, отнюдь не было опрометчивым шагом, сделанным сгоряча... Деспотизм, оставаясь неизменным, и впредь будет толкать их на прежнюю позицию: как ни тяжело подобное положение для всех, а особливо для самих революционеров, но террор все еще не избыт нами и стоит грозным призраком...»

В то же время в статье подчеркивалось, что «суть народовольчества вовсе не в терроре». Партия вынуждена обращаться к террору «как своего рода суррогату агитации и отчасти пропаганды». Террористические акты — это только «предварительные сообщения», дать политической борьбе дальнейшее развитие, придать ей широту и прочность сможет лишь «выступление на историческую сцену сильной всесословной партии; здесь за живою страстною борьбою революционная интеллигенция впервые положит начало своему тесному союзу с трудящейся массою»[225].

Правда, в заключительной части статьи ее автор, А. А. Федулов, назвав цареубийство 1-го марта 1881 года важнейшим прецедентом в борьбе с правительством, восклицал: «Приуроченная преимущественно к нему революционная борьба в ее высшем напряжении — вечный завет для передовой интеллигенции!»[226]