Терроризм в российском освободительном движении: идеология, этика, психология (вторая половина XIX — начало XX в.)

В начале 1901 года раздались выстрелы террорисв-одиночек, показавшие, что недовольство части общества политикой властей, не имеющее легальных каналов для выхода, чревато экстремистскими формами протеста. Подобный исход прогнозировали не только радикалы, но и такие сравнительно уравновешенные наблюдатели, как Н.К.Михайловский и П.Н.Милюков[327]. Стихийное возобновление террора воодушевило его последовательных сторонников и заставило заколебаться противников.

В конце 1901 — начале 1902 годов, в результате объединения «южных» и «северных» социалистов-революционеров, к которым тогда же или несколько позднее примкнули «Группа старых народовольцев», «Аграрно-социалистическая лига» и другие заграничные группы, а также «Рабочая партия политического освобождения России», образовалась единая партия социалистов-революционеров. Впервые со времен «Народной воли» возникла всероссийская революционная организация, сумевшая не только объявить террор одним из средств своей борьбы, но и развернуть его в масштабах, далеко превзошедших народовольческие. Террористические теории получили возможность пройти испытание практикой. В свою очередь успехи и неудачи террористической борьбы стимулировали новый виток теоретических дискуссий.

III. Эсеровский террор

1. Идейные основы эсеровского терроризма

Удивительно, но факт — эсеры начали террористическую борьбу до «официального» определения ее задач и места в партийной деятельности. Причины этого были психологического порядка — боялись неудачи и посему решили принять партийную ответственность лишь за успешный террористический акт. Поэтому и будущая партийная Боевая организация считалась лишь инициативной группой, которой предстояло доказать свою способность осуществить задуманное.

В третьем номере «Революционной России» (первом общепартийном издании) о терроре говорилось достаточно неопределенно: «...пункт о терроре может и должен, при известной формулировке, войти в общую программу партии... Признавая в принципе неизбежность и целесообразность террористической, борьбы, партия оставляет за собой право приступить к ней тогда, когда, при наличности окружающих условий, она признает это возможным»[328].

Возможным партия это нашла уже три месяца спустя. 2 апреля 1902 года член Боевой организации" С.В.Балмашев застрелил министра внутренних дел Д.С.Сипягина. После этого в центральном партийном органе появилась статья «Террористический элемент в нашей программе». Статью написал В.М.Чернов при участии главы Боевой организации (БО) Г.А.Гершуни[329]. Кстати, то, что эсеры скрывали свои намерений вплоть до убийства Сипягина, не объявляя о началу террористической кампании, сыграло с ними злую шутку. Социал-демократы, ошеломленные успехом эсеров в не нашли ничего умнее, чем оспорить партийную принадлежность Балмашева, заявляя, что он был просто студентом, выразившим своими выстрелами протест против политики правительства. Вскоре Балмашев был казнен, а партийные «товарищи» продолжали дурно пахнущую дискуссию о том, кому принадлежит свежий труп.

В статье Чернова с удовлетворением констатировалось, что «сколько ни высказывали сомнений, сколько возражений ни выставляли против этого способа борьбы партийные догматики, жизнь каждый раз оказывалась сильнее их теоретических предубеждений. Террористические действия оказывались не то что просто «нужными» и «целесообразными», а необходимыми, неизбежными»[330]. Террористические акты Чернов считал необходимыми прежде всего как средство защиты, как орудие необходимой самообороны.

Причем из контекста статьи следовало, что террор, в отличие от землевольческих или народовольческих представлений, рассматривается им как средство самозащиты не партии от действий полиции, шпионов и т.п., а как способ самообороны общества от произвола властей. В статье говорилось об избиениях демонстрантов, издевательствах над политическими в тюрьмах, «новом» оружии правительства — массовых порках участников беспорядков, обещании министра внутренних дел залить кровью столицу в ответ на мирные протесты, стрельбе войск по безоружной толпе… Чернов, конечно, сгущал краски, рисуя страну, «где правящая клика поистине купается в слезах и крови своих несчастных жертв, отвечая свирепой жестокостью и наглыми издевательствами на малейшие проблески протеста»[331], однако на просторах Российской империи, пока еще не сплошь залитых кровью и слезами, «имели место» и порки, и издевательства, и расстрелы демонстрантов. Гарантий от произвола чиновников не давали ни образование, ни происхождение, ни известность. В этой ситуации террористы могли рассматривать себя как народных заступников и своеобразных гарантов прав российского обывателя. Важно здесь то, что в таком качестве их была готова рассматривать не только значительная часть населения рабочих предместий, но и немалое число завсегдатаев петербургских гостиных.