Тертон

Стас уставился на свой измененный телефон и на его верхушке приметил крохотный пульсирующий полупрозрачный росток, похожий на «мицелий», только тоньше в сотню раз. Мыслей не было никаких, мозг выключился напрочь, отчаявшись разобраться в безумии, остались одни рефлексы. На этих рефлексах Стас потянулся пальцами к ростку, но тот отпрянул от пальца, скукожился в липкий на вид комочек, упал в пыль под ногами и пропал из виду.

Тогда, опять-таки на голых рефлексах и без участия сознания, Стас наклонился и потянулся к крупному мицелию вдоль фундамента. Прозрачные побеги содрогнулись и тоже постарались избегнуть соприкосновения. Они его боялись!

Амулет в руке, который так и не был выброшен, нагрелся, он будто тянул Стаса куда-то, а именно — в родной дом. Стас не сопротивлялся, он больше не сомневался, его наполнила уверенность.

Прежде чем войти в дом, он открыл багажник посеревшей машины, достал лопату — пригодится как оружие… Затем подошел к распахнутой входной двери, включил свет под козырьком. Сильная светодиодная панель превратилась в что-то вроде устаревшей галогеновой лампы, но свет давала неплохой. Кстати, и фонарик на телефоне светил не хуже прежнего. Стас, правда, его выключил, чтобы поберечь батарею.

Набрав воздуха побольше, он вошел в дом.

Глава 10 Амулет-10

Родной дом, знакомый с детства, также претерпел нешуточные изменения — и все в худшую сторону. Правда, выглядел чуточку лучше Сапожниковского, запах был вполне себе жилым, затхлость пропала — возможно, из-за того, что входная дверь некоторое время оставалось открытой.

Стас повесил на грудь амулет, включил свет на веранде, шагнул в коридор. Охватившая его уверенность, несколько болезненная, но все же сильная, вытеснила страх и растерянность. «Мицелий» его боялся, и боялось чудовище, чем или кем бы оно ни было — Стас совсем недавно это осознал.

Ему уже не требовалось смотреть на крутящийся амулет, он чувствовал амулет как бы телепатически, и тот звал человека идти в нужном направлении. Стас быстро обошел все комнаты, зажигая всюду свет, с лопатой наготове.

Все помещения были пусты.

Стены покрывали знакомые уже серые обои, пол был некрашеный, шкафы и прочая мебель максимально дешевая, позорная, откровенно убогая, ее будто на помойке нашли, вместо хрустального сервиза — посуда из пластика, книги стали старыми и потрепанными. Телевизор не избежал странного превращения: значительно потолстел, экран выпятился зеленоватым пузом…

Впечатление такое, словно над Серебряной Поймой пронеслась злая фея-крестная, которая мановением волшебной палочки превратила карету в тыкву, кучера в крысу, а все новое и хорошее в старое и скверное.

Стас заглянул за телевизор и убедился, что в приборе есть кинескоп и электронные лампы. К задней панели прилипли уже знакомые усики «мицелия», отпрянувшие от Стаса.

Диван, где любила сидеть бабушка перед телеком и где восседало в темноте чудище, состарился на полвека, выцвел и был продавлен чуть ли не до пола. Кровати были простые, деревянные, нелакированные, с тонкими матрасами, застеленные бельем из грубоватой серой ткани.

В высоком зеркале на дверце шкафа Стас увидел себя, измазанного в черной земле, с диким выражением лица, с лопатой в одной руке и телефоном в другой, с амулетом на груди. Он не особо изменился, не постарел, слава звездной пыли, но одежда изменилась, качеством стала заметно хуже и растеряла все цвета, кроме уныло-сероватого.

«Серый мир, это серый и старый мир», — подумал он отрешенно.

Черную выжженную фигуру в виде искаженного человека на отвратительных обоях он нашел только в одной комнате — в бывшей спальне бабушки. Стас постоял перед этим зловещим изображением, думая о том, что тень похожа на те, что остаются от людей после атомного взрыва…

Его толкнул амулет, заставил выйти из спальни бабы Насти, войти в коридор. Стас встал у люка, ведущего в подвал. Глядя вниз, на люк, Стас улавливал свечение амулета и понимал, что это свечение доступно только ему — больше ни одной живой душе. Свечение было радужным, вокруг груди как будто повисла миниатюрная радуга. И Стас снова испытал прилив уверенности — нет, даже не уверенности, а веры. Веры в то, что радуга способна победить унылый старый и серый мир. Этот прилив окончательно уничтожил в нем остатки страха.

Он откинул крышку, включил внизу свет, полез по не слишком изменившейся лесенке, не выпуская лопату, и ступил на земляной пол. Вот что-что, а подвал не изменился совсем. Амулет потянул в дальний конец подвала, к груде утрамбованной от времени земли, вывалившейся из проема в Средиземье…