Тёщины рассказы

Она Черемихину нажаловалась, катят, и она вроде вытирает глаза. А он себя вёл так делегатно, раньше был забран как враг народа, на исправление в совхоз прислали. Говорю:

— Я устала. Чтоб на глазах её не было. Или я уйду.

Запрягли на второй день, повезли её в город.

Семь человек окромя заведующей в садике, Клава Чигрина да я местные, остальные приблудные. Внизу столовая кипятила молоко и варили кашу для детей, на втором этаже спальня. Каралек напекём, на печку поставим в тазике, в полдник раздаём. Ещё полдник не подошёл, смотрю, полтазика нет. На другой день опять. На третий вижу, — наша работница с кастрюлькой идёт, платком прикрыла… и ведро ещё несёт. Я её догоняю: "Давай я тебе помогу донести." Каральки, сливки… — всё воровали. И хоть бы в одном глазу. Ни стыда, ни совести. Пообснимывают молоко, для здоровых ничего, а у рахитиков понос. Собрание собрали, я им всё высказала. Я про вас всё сказала, теперь вы про меня говорите. Им нечего сказать. Молчат. Тогда заведующая встала и всё про иеня сказала: "Эта женщина спасла меня от смерти". Она хотела повеситься. Беженка из Прибалтики. у неё на глазах расстреляли всю семью.

На другой год агрономша, Ариша эта, меня из садика отобрала на огород.

КАКИ ПЕРУШКИ, ТАКИ И ОТРАСТЕЛУШКИ

Кропани меж двух озёр стоят, мы жили на рёлочке — по леву сторону через дом — озеро Хохловатики, по праву через дорогу озеро Карасье. В Хохловатиках карась камышовый, камышом пах, жёлтый, в Карасьем песчаный, серебристый да крупный, машинами в город отвозили. Однажды домой иду, соседка, Кропаниха: "Смотри сколько твои девчонки рыбы наловили…"

Таки малюточки рыбы поймали… Обоих в угол поставила.

Она: "А я не буду своих наказывать. Там озолотели. Машинами возят."

Конечно, у неё столько детей, столько хозяйства. Муж пришёл на костылях. Дочка спит в траве, так и спит всё лето, простыла, потеряла слух, черви из ушей лезли. Девчушка, Юлька.

Повела своих на берег к рыбакам, рыбёшку несём в платьишках.

— Дед, принимай воров.

— Да это разве воры. Им взрослые положили. Заплыву на середину сети ставить, а ребята здесь шуруют, кричу-кричу им…

— Воры-воры, дед. Вот деньги, продай нам рыбки.

— Да ты что? я тебе ведро…

— Вот возьми деньги, — сама ему моргаю. — Мне надо пообедать да на работу идти, а у меня вот какой обед.

Он догадался.

Мы пошли. Больше никогда никого не слушайте.

У Кропанихи Федька на складе работал. Вот один мешок пшеницы спрятал за складом, вот другой за склад отнёс. Увидели, привели к директору. Черемихин всё прощал. Нюрка забежит вперёд да ему в ноги падает. Отпустил.

— Ну что, Нюра, не будешь наказывать?

— Какой палец не укуси, всё жалко.

— Из маленького большое бывает.

Во время войны Мотя (кладовщица) на гвоздь наступила, да ржавый… нога распухла:

— Никому склад не доверю, только Лане.

А ей ещё надо горох молотить.

А никто не умеет горох молотить. Я говорю, давай я буду молотить. Молотило заказала, сделали плотники. Молотим с Ермолаихой.

Смолотили, веем уже. Он белый, крупный, вкусный. Её мальчик придёт, она ему насыпит гороха в штаны, снизу завяжет, он уйдёт. И так целый день таскал, пока провеяли. Мои детки тоже тут, со мной.

— Что ты им не даёшь гороха?

Смешная.

— У нас своего в огороде завались

ЗДОРОВУЮ КОРОВУ ПРИЗНАЛИ БОЛЬНОЙ

Только началась война, пошло безобразие. Стали наезжать всякие комиссии. У одной солдатки признали якобы больную корову. Забрали, увезли. Второй раз явились. Зиновьиха под вечер пришла: "Комиссия приехала. Твою корову признали больной. Вот документы."

— Где эта комиссия?

— В Сидоровке.

Уже поздно, а надо бежать. Три километра беги. Это зимой по озеру бежать, а тут коло самой дороги могилки… Прибегаю в сельсовет. Он закрыт. Побежала к председателю.

Как обеими руками за дужку рвану… они сидят за столом, чунают уже.

— Кому мою корову надо? Ваша она? Вы мне её дали? "Какое горе, обращайтесь в сельсовет." — Документы рву, в рожу им кидаю, сама реву:

— Вы такие лбы! А я солдатка, я считаюсь нетрудоспособной матерью, я в военкомат пойду, Сталину напишу…

Стращаю, а им ничё… Ничего не петрят, чунают.

НАЧАЛЬСТВО ОБОЗЛИЛОСЬ

В Кропанях мне все завидовали. Люди голодают, а меня всё есть.

Начальство обозлилось. Две коровы имею, ничего не плачУ. Додумались меня налогом обложить. За две коровы — восемьсот литров молока и около центера мяса сдать, под бычка подогнали. В детсадике работаю, счетоводиха принесла: "Налог тебе. Вот на мясо, вот на молоко. Распишись."

— У тебя муженёк дома, а я буду налог платить…

Пошла в контору.

Дядя Павел (Горбалюк) сидит, дежурит: "Ланя, они у председателя водку пьют. "Она тут пыхает у нас. У ей две коровы и уже тёлка начеку. Четыре скотинины завела…"

— Вон как. Они мне их наживали?

— Только на меня не говори. Съедят.

Захожу. " Что вы тут против меня замышляете?"

Косоротик молчит, а Черемихин: "Кто это наболтал? Кто сообчил вам? Успокойтесь, товарищ Сарычева. Это вам наплели".

— Я не успокоюсь. Я Сталину напишу…

Больше не появлялись.

Прекратился налог. Я Ванино всё выложу да реву.