Тёщины рассказы

Лезь на печку. Разувайся. Ни варежек, ни одежонки. Вот твои ботинки, на голбчике стоят. А он ещё следит, куда я их поставила. Отогревайся, потом накормлю. Он как уставил шарёшки на меня. Залез на печку, да как он спал, даже слюнка изо рта. Проснулся, поел.

— Теперь опять спи.

Вот он давай спать. День живёт, вот живёт два. Отъелся немного. Осмелел: "Тётечка, пойду поменяю… пройду по вашей-то тут… по деревне…"

— А сколько тебе велели наменять?

— Ведро картошки.

— Как бы ты ведро картошки пёр?

— На санках.

Это 70 километров прошёл, такие морозы, за ведром картошки. Шёл и никто не взял эти ботинки, вот куда завернулся, в Кропани.

Насыпала ведро, собрала ему всего, — хлеба, масла, сметанки, творогу и родным гостинцев дала. Ремком закрутила, к санкам привязала, его ремками всякими закутала, проводила за деревню.

— А ботинки вези, тятька сносит. Жаль, картошка замёрзнет.

— Да мы и морожену съедим.

— А это тебе на дорогу. Пойдёшь-пойдёшь, поешь, — и скажи, наказала, у кого ты был.

Вот являются ещё с нашей деревни, тоже менять пошли, на Кропаниху на соседку вышли. Та им: "Вот она доит, вон красный сарафан". Подходят ко мне. Говорю: "Отойдите". Галька не любила чужих, сразу заколет. Спрашиваю:

— Тётя Рая, ты откуда взялась?

— Мне тётя Ирина про тебя сказала.

Подоила Гальку, сразу блинов завела.

Тётя Рая: "Два блинка съем, больше не буду."

Вот с этой Раей я письмо написала своей сродной сестре, и Луня мне пишет: "Дядя Лёша тебя маленькую признавал умницей, така ты и вышла".

ДВА ВЕДРА КАРТОШКИ

Зекранец появился. Сестра с ним и жена, племянники, племянницы… Сестра нацарилась в столовую заведующей. Где-то форму достал, офицерские ремни, ремень так, ремень этак. Ему наколют скота, дадут хлеба, масла, — "Зекранец доставляет фронту продукты".

Вот варила башка? Вечером уехал, утром опять приехал. А жена стала разодетая, а то в одних ремках была.

А рабочему шестьсот граммов паечка, сжуёт насухую, какой из него работник. Работаем в поле. Говорю им:

— Варите два ведра картошки.

Обрадовались. Худые, голодные.

Хоп, Черемихин с Зекранцем подкатывают на лошадке. Дым увидали. Рабочие все спрятались. Черемихин соскакивает: "Это что такое?"

— Картошка варится, Тимофей Петрович.

— Этого нельзя делать.

— Вам жалко. Я завтра же утром принесу лично своей два ведра.

Рабочие из-за кустов выглядывают.

— А вот я газету почитаю, что на фронте делается, — газетку достаёт. — Зовите рабочих,

Зекранец расхаживает, тут наган, тут планшетка. Ох, не дай Бог быть голодным людям.

Приедет, Черемихин его нагрузит.

С Мотей Дырочкиной разговариваем:

— Мотя, ты как его считаешь?

— Как считаю? Подлец. Жену как нарядил. А сестру.

Сграчили вскоре. Черемихин: "А как вы правы оказались… Попался Зекранец. Аферист".

Вон как. А вот вы кто?

УЙДУ В ЗЕМЛЯНКУ

Ваню взяли, я в комнате ничего не изменила. Занавесочки висят. Окошки, как двери, весь дом в окошках. Всё начальство лезло в квартиру. На постой.

Вот ставят и ставят ко мне. Написала Ване на фронт: "Разреши перейти в землянку. Простыни рвут, наволоки рвут…" Черемихина в военкомат вызвали. Перестал водить.

Ну, и слушались его. Этот умел. И плутовать умел, и совхоз держать. До Кропаней был председателем Юргамышского райисполкома. Как врага народа взяли в тридцать седьмом, с партии сняли, дали наказание — этот совхоз. В сороковом году ему было пятдесят пять лет. По годам был стар, седой-преседой, плохо видел. Полный был. Давно умер.

Сгорела конюховка. Весь скот сгорел, жильё как-то не сгорело. Приехали семь человек кагэбэвских. Опять пришёл Черемихин просить, чтобы я готовила на них: "Товарищ Сарычева, мы вам всё-всё будем доставлять. Только готовь…". Пришёл с бутылкой. Всё меня товарищ Сарычева звал.

Прислал пильщиков.

— Дядя Гурьян, идите обое с Колей, садитесь завтракать, тогда будете работать.

Колька голодный, ест-ест, на меня посмотрит да опять ест.

Две коровы, что мне? завтрак не приготовить? Когда ещё всё доставят.

Вот обед поспел, кагэбэвские пришли обедать. Пообедали. Курить на крыльцо вышли. Один ко мне подошёл: "Вас никто не обижает? Если обижают, скажите." Говорю: "Соседка кур ворует".

— Я с ней побеседую.

Побеседовал. Соседка бежит, кричит: "Ланя, забирай свою курицу".

Я выхожу на крыльцо, вижу что не моя курица…

— Твоя… твоя… Твоя в сарайку забежала, сейчас выгоню…

Не может не плутовать, даже тут схитрить хотела.

Приезжает агроном. Опять Черемихин: "Товарищ Сарычева, пусть он пока здесь на кухне поживёт… мы скоро ему подыщем жильё…"

— Тимофей Петрович, хоть бы женщину. Ни одеться, ни раздеться.

— На кухне… день-два…

Я ушла корову управлять, агроном схватил шмутки и с кухни в комнату на диван…

— Ой, мне так удобно, я нисколько не помешаю.

Неделю живёт. Вторую. Жильё дают, комнатку, он не съезжает. Черемихину говорит: "Вы Сарычеву переведите в мою комнатку, мне здесь очень понравилось". Мою квартиру настаивает! Я замок на дверь повесила. Сами (опять) в створку лазим. Целый день дом на замке. Смотрим — едет. Багаж везёт. Володя (Ремнёв) правит к крыльцу. У агронома сопли так висят. Подъехали. Агроном: "У ей замок!"