Тёщины рассказы

Вот ночь, председатель (Малявкин этот) явился да двоём, да стучит. Я Ваню бужу. Он проснётся, перевернётся и опять храпит. Кулаком давай дуть в стенку. А мог бы и Петро поворотиться на такую деньгу. У дверей спрашиваю:

— Кто тут?

— Малявкин.

— Что нужно?

— Мне Ивана Семёныча.

А тут Гасиков: "Ланя, ну открывай. Умру наверно, папиросы кончились".

Сидят, курят. Накурили. Господи, чем кончится? Маня: "Ты сидела белее стенки". Я молоденька румяна была. Петро подмигнёт: не бойся. Я не пошла закрываться.

Утром: "Ваня, подавай заявление на отпуск. Все добры люди уехали. Политотдел, редакция, швейная мастерская, клуб на 200 человек, сапожная мастерская, культбригада, постановки в эмтээсе…"

Дали отпуск. Прошло пять дней, — подавай заявление. Слушается.

Малявкин: "Иван Семёныч, да ты что меня бросаешь?"

— Жена не хочет жить в деревне.

— А в другом месте ценить не будут… Куда ты с двумя цыпушками? И домик купили…

— Долго дом продать.

— Нет-нет, ни в коем случае…

— Не имеете права.

У Вани в горфо друг: "Ванюшка, айда ко мне заместителем". Тоже главный бухгалтер. "И тебе домик пятистенный…".

Ещё в мясокомбинате требуется. Буров, директор. Убили на фронте.

Ваня: "Поедем на Первый участок. Буров приглашает". Прислал легковую и грузовую за нами. Едем. Мамаша в кузове сидит как гвоздь, за фикус держится.

И квартирку нам побелили (комната и кухня, четыре окна и три окна), кладовая, сенки и сараечку сделали. Явились, расположились, живём. Ваню кучер возит на мясокомбинат. При галстучке, у него 18 человек женщин, заведывал тремя участками. Третий, первый, Кропани — второй. Вот какой богатый мясокомбинат. Дак свиньям хлеб пекли, пекарня специальна была. Инкубаторы появилися. Купила цыпушек, к осени выросли, наколола, пожариваем. Приехали, поросёнка взяли. А он окаянный, с одеяла вылез, на окошко прыгнул, окошко высыпал да и пошёл гулять. Не обрезался окаянный. Ошейник из тряпки накрутила, гвоздь вбила, привязала. Папка смеётся, пошёл, позвонил, окошко вставили. Борька растёт, до тех пор дорос, ничего жрать не стал. Молока высосет ведро. Сдали его на беконку. Ой, какие за него деньги взяли, за такого жирного. Два центнера вытянул.

Тот год урожайный был, попросили домохозяек помочь в уборке, Ваня говорит "не ходи", у тебя двое деток. Я пошла. Жукова (соседка) согласилась с ними посидеть.

Вышли на поле, оно такое длинное, все взяли по одному рядочку, а я — пять! Дошли до края поля, женщины сели отдыхать, а я не устала, беру обратно пять… Пока они прошли два рядочка, у меня уже пятнадцать. За два дня убрали. На следующий день в обед Ваня говорит: "Тебя уже в газетке пропечатали". Показывает, меня на поле сняли. Вот так надо работать!

Привезли матерьял в магазин, я очередь заняла. А продавец увидал меня и кричит женщинам: "Пропустите Сарычеву вперёд… Ей премия положена от совхоза — два отреза на платье". С шёлком в те годы плохо было…

Гутя, закройщица, мне сшила. Я долго их носила.

Гутя, жена снабженца, богачка, лучше всех одевалась.

Седьмого ноября пошли с Ваней на праздник. На торжественное я была в бардовом, на обед одела белое, а вечером на концерт — в чёрном. Перефорсила Гутю.

Появляется окаянный Черемихин. Давай Ваню сговаривать на Второй участок (На каждом совхозе и бухгалтер, и директор). Ваня мне: "Поедем?" Буров никак не хотел отпускать. Ваню отговаривал, меня отговаривал.

— Я вашей корове всё-всё буду доставлять, только останьтесь. Дам легковую машину, съездите, посмотрИте. ПосмОтрите, не поедете.

Посмотрела бы, не поехала.

Только финская кончилась, Николай (брат Варвары, жены Петра-великого): "Сталин сказал "Мы заключили мир на десять лет", а всё равно война будет с немцами". Ваня мне говорит: "Случись что, меня сразу заберут. Тебе в деревне легче прожить…" Весной переехали, на вторую весну войной запахло… Мы покупаем самовар в магазине, вазу большую купили, валенки взяли, Ване валенки, мне валенки, чёски. Сидим там, и по радио: война. Народ сволновался. А заранее никто не знал. Только старик Марков: "По всем приметам война". (Старый был, а здоровучий: "По-моему, она быковская." На меня. А быковские были богачи. Нет, старый, выше бери.)

С неба рукав чёрный спустился в озеро, чуть не доставал воду. Лебеди тоже прилетели, сели на лёд. Как они кричали, утром все погибли. Гнёзд нету, а за дорогу ослабли. А потом на эти озёра (Карасье и Хохловатики) лебеди не прилетали.

ПЛАТКОМ МАХАЛ

В июне война, и Ваню и забрали.

В военкомате крыльцо высокое, сапоги у комиссара скрипучие, выбегает из дверей — "Станови-и-ись!" — Фамилии выкрикивает одну за одной, столько фамилий выкрикнул. Я обмираю.

— Ваня, я с тобой пойду, я санитаркой буду.

— Ты обумись. Куда мы деток деваем?

Со мной плохо, обморок. Оставили его до двух часов. А тут которые веселятся, кутят.

Вот день стекать стал. Осталось человек пятьдесят. Комиссар бежит — "Станови-ись!" Они все стали. И первую нашу фамилию. Ваня мне пальцем грозит.

У вагона стоим. Вот поезд засвистел — отходить… вот он пошёл… И всё платком махал, махал…

До дому добралась… села на диван… Как жить? Опять одна. И двое деточек.