Тёщины рассказы

Семён Бунин. Приходил к нам банки ставить. Потом взяли его в обком. У неё уже двое детей стало. Отца растрепали и сослали. В их поместье сделали МТС.

Раков: "Не долго будете красоваться… Всё провалится наше, как сами будете…"

Дали по башке, сиди не ораторствуй. А кто? — Такая гольтяпа.

ПИВО — СЛОВО РАСТЯЖИМОЕ

Вот я вышла за Ваню. У них ничегошеньки, — ни луку, ни картошки… Мамаша, свекровка, руки назад и пошла по деревне сплетни собирать.

Сама все межи скопала да в поле взяла десять соток, в больнице взяла дотацию шестьсот рублей, таку кучу (денег), — коровушку купили, аттестат имела, Бурёнка. Молоко густое. От которой Галька родилась, красная. И пошло у нас с Ваней. Я и за декрет получила, и за работу за два месяца, а в огороде у меня что только ни народилось, как наросло всего-то всего, под пол картошка не уходит, восемнадцать мешков поставили к соседям. Телёнок появился, поросюшка растёт, как на опаре киснет. Картошки ему сварю, растолку, молоком залью; молоком заливала, мукой посыпала… Мамаша ни за что не берётся, а всего шестьдесят лет. По деревне пиво делают, гуляет с подружками. У Бога дней не решето. Спешить некуда. Петро-великий, Ванин брат, зайдёт:

— Крестница, что, пиво есть?

— А у тебя, колхозник?

— Не разговаривай.

Налью кружку.

Сердился, когда я его колхозником называла. Петро вроде Стёпки Назарова(в Дундино). Стёпка зараз овечку съедал. Никогда зимой не обувался. Выйдет, на ногах бутылы. Хоть какой мороз, поясочком подпоясан. Идёт, волосы все в сосульках. И Петро такой, десять детишек (одиннадцатый утонул), в Красной армии служил в Гражданскую. Вернулся, кавалерист, решили с братьями своё дело начать, они же все пимокаты из Вятки, дом построили, малушку рядом поставили. Заказы пошли. Только жить начали… А тут хоп и раскулачивание. Запил. Взяли сторожем на склад. Тулуп выдали. Он идёт в этом тулупе по деревне, к нам заворачивает. Мамаша: "Що, Петрунь, поешь да залезай на полати". Попьёт пивка и проспит до утра. А возле склада другие раскулаченные жили, мы, говорят, всю ночь караулим вместо него. Если что украдут, на них и скажут.

Пиво — растяжимое слово, кулагу сделаю из этого солоду, сусло… Кто ни приедет в сельсовет, Ваня и волокёт ночевать. Гостятся. В квартирку-то любо зайти, ковёр появился, мамаша водит подруг, — показывать, хвастать. Угол снимаем у тёти Кати.

И скот у меня, и огород, и сено, и работаю (в больнице), и вывела Ваню в люди, — сначала писарем в сельсовет, потом счетоводом, потом бухгалтером, а то по миру ходили, печку чащой топили.

ЗЕРКАЛО

Тридцать пятый год. Большой недород был. Тридцать шестой год. Голодовка. А у нас в Митино бери паёк, хлеб выкупали прямо из пекарни. Пекарь дядя Федя Маркачёв: "Бери сразу две". А булка на поду, еле одну принесу, за второй иду. С дядей Маркачем договорилась брать две булки, одну себе, вторую — Варваре, Петровой жене, жалко детей. Варвара получала по тысяче на каждого ребёнка, тут по уму озолотеть можно. Петро всё пропивал. Я платила за эту булку. Мамаша: "Що, давай две булки хлеба". Всё давай, и давай… Сдох баран в жару. Скакал-скакал, заворот кишок. Ветеринар: "Шкуру сними. Самого зарой".

Яму копаю зарывать, Петро подходит: "Барана зарываешь? Сытая?"

— Пропастина ж!

— Шута мне.

Как схватит, как на плечищи забросит этого барана. Понёс. Я за ним бегу: "Пропастина…"

Мамаша: "Один жир. Шкура. Хотела зарыть…".

Однажды получила Варвара свои тыщи, пошли с ней за покупками, накупили всего: и детям на рубашки, и ей на платье, и всего-то всего, и простыни, и занавески на окна, и зеркало большое, на стену вешать. А деньги за хлеб не отдала.

На другой день тётя Катя в окно показывает: "Петро Семёныч идёт".

Лупить идёт. Одной рукой Варвару ведёт, в другой зеркало несёт. Идёт, специально грязь на сапоги наматывает. И мамаша с ними. Вани дома не было.

Заходят. "Дак тебе деньги надо?"

— У вас тыща в месяц на ребёнка…

— Замолчи, сразу убью.

Я плАчу, за тётю Катю прячусь. Мамаша:

— Ты с кого берёшь?

— Мы работаем…

— Молчи! Маленькая хозяйка.

Петро:

— Вот тебе деньги… — о половички сапоги вытирает. — Отдавай за зеркало.

Отдала. И у нас долго это зеркало жило, сколько лет, Ваня побреется…

ПО ВСЕМ ПРИМЕТАМ ВОЙНА

Уже полдома купили. Всё покрашено, два брата разделились до раскулачивания… Вдруг Ваня стал деньги возить, — 70 километров, бор, песок. "Вань, этот Малявкин убьёт тебя (Нагрел руку у этого Семёнова, до Вани был бухгалтер). Повезёшь деньги, в бору хлопнет, а я останусь опять сироткой. Увольняйся."

Вот получил в городе 80 тысяч, приехал поздно, дома такую сумму держать…

Ваня: "Спрячь их в подполье".

Окошки позакрывала. Тополя вокруг. А он будет спать, хоть дом разбери.

За стенкой умные люди жили, Гасиков с женой, с Маней. Я Ваню на замок и к ним: "Пётр Мартиримьяныч! (А здоровучий тоже) Деньги в подполе. Нас убьют. Колхозные деньги".

Маня: "Мы не допустим этого. Ты только в стенку стукни. Петро всех решит".