Тёщины рассказы

Приехали ещё темно. Куда идти? Стою. Мороз. Загородей нет. Тут так дом, тут так… наискосок. Первый большущий, двухэтажный, лестница широкая на террасу. Второй дом поменьше. Забралась на террасу, постучала в дверь, никто не выходит. Дёрнула, — открыто, — холодный коридор… Вошла, там ещё три двери, — налево, направо и никакого звука. Э, пойду прямо, — открываю, — там тепло, батюшки! — и за стенкой разговор детский. И что? постучу, постою… никто не открывает, опять постучу… Потом слышу женский голос: "Минуточку, халат одену."

— Пожалуйста! Проходите. — Така барыня открыла…

Я заплакала. Руку положила мне на плечо: "Чем могу служить?"

— Где бы мне приземлиться? Крышу над головой и кусок хлеба.

— Снимайте пальто.

А ноги не разували. Всё в коврах, спальня шёлковой занавесой завешена, стол с писульками. Села.

— Успокойтесь. — Шаль сняла. — Каки косы!

А они же всё знали что творится.

И муж пришёл. Он сразу в столовую. Стол накрыт, скатерть белая, салфетки. Хозяйка мне: "Кушайте."

Мне какая еда, — что на сердце? И она ни слова, и он ни слова, детишки за занавеской и не пикнут, девять месяцев и год. Муж поел, попил, вылез. "Спасибо Антонина Павловна". Она говорит:

— Иван Иванович, девочке место надо. Не надо вам в больницу?

— И в больницу надо, и нам надо.

Боже мой, сразу два места!

Написал записку на медосмотр: "Пойдёмте в тот дом." Пришли, он сам послушал, осмотрел, и в горле посмотрел, и в глаза посмотрел, отправил к акушерке. От акушерки пришла, он пишет: "Девочка здорова, остаётся у нас жить." Мне подаёт: "Идите опять в тот дом."

Иду с больницы, соображаю: двое детей, домина, хозяйство, — работы-ы-ы…

Антонина Павловна довольна, целует меня, походит-походит, опять целует. А ребятишек как нет ровно. Вот как воспитаны.

МИЛЁК

Ну и началось: больница, дом… больница, дом… Утром приготовь завтрак, приди вперёд его на приём, да каждый день весь дом обмой, да столько простыней простирай, да белья кроме этого всего сколько, да попробуй бельё выполощи дома, — иди на реку. Хоть какой мороз. Всё застыло, лёд в проруби проломала — ноги загорели… С животиной ещё сколько работы. Мешанинник наливать надо. Нарубишь кошанцу, мукой пересыпешь… Там и коровы, там и теляты, там и кобыла с жеребёночком, и свиньи, и собаки-то, а курей сколько, а уток, а гусей, индюков, ой, ой, ой. Вот приём отведём, надо картошку перебрать… Приём отведи, перевязки сделай, и ещё чтоб каждый день баня топилась. Баня стояла так, недалёко. Которую не расколоть мне чурку, как заворочу туда, в печку, она и топится целый день. А котёл всё кипит, кипит… Всё там. Больные приходят. Который грязный сильно, надо мыться, — чтобы сейчас же шёл вымылся. А кому в этой бане убирать?

Идёшь на приём, наряжайся как кукла. Чтоб я из простого материала одела, — шерстяно да шёлково. И вот чужой он мне человек, Иван Иваныч, а как заботился, как наряжаться заставлял… Вот я по селу и расславилась. Вот женихи и хватались. А мне тот негодный, другой нехороший, третьего не надо…

Еще мать у Иван Иваныча была жива, у ней щёчки всегда розовые. А столетняя старуха. Дак прежде её завтраком накормлю, а уж потом остальные дела делаю. А дети… Спать идут, маму поцелуют, папу, бабушку, потом меня. Вот какие умные дети.

Бабушка кричит с печки: "Давай буду масло сбивать". Слазит, маслобойку подтащу и будет сбивать. Стану бельё гладить, кричит с печки: "Давай я буду штопать бельё". Сколько мне песен пела. Летом выйдет на солнышко и сидит. А умерла не болела. Правнукам под пятьдесят. Печка, высоко лезти… кто придёт, — бабушка, лезь на печку. И слушалась, полезет.

У них сёдня гости, завтра гости. Всё врачи, всё начальство…

Одни меня там узнали (Самарины, врачи). Моя мама когда была девушкой… а тут был купец, Самариных родня, и ихни дочки учились в городах… Приедут на каникулы и у дедушки отпросят, чтобы мама с ними находилась. И в гости приезжали, когда я уже родилась. Мильком звали меня. И вот эти Самарины: "Чья ты там?" Стали разговаривать. "Ой, Милёк!".

А Пётр-то Михалыч Самарин, ему уж под сотню стало, он так и не бросил свою работу.

Я у одной спросила, это уж года два назад: "А как там Самарин живёт?" Она говорит: "Да и в больнице нет столько людей, сколько у него". Всё принимает; если к нему больной попадёт, то уж не уйдёт больным. Когда была германская война, (не эта), он там был. Его Иван Иваныч сильно ценил.

Простыни выкидывали в цуме, Мария (Марийка) очередь за мной заняла. Так на меня смотрит, смотрит: "Я вот эту женщину признаю, держитесь за ней… Как тебя зовут?"

— Ланя.

Как мы заревели. С 28-го года не видались. Были девчушками, стали старухами.

— Я ведь до сих пор не знала, где ты. Я свалила лес, приехала на то место…

У неё памяти нисколько нет.

Я её пригласила в гости.

— Мужа убили на фронте. Был у меня ребёнок. Ребёнок умер. Имею в общежитии комнату.

— Приходи.

— Если не забуду. Если найду.

— А родные кто у тебя?

— Родных никого нету.

ТЮХА С МАТЮХОЙ И КОЛУПАЙ С БРАТОМ