Закрыв глаза и наскоро прочитав иступленную молитву - по крайней мере, прошипев и пробубнив побелевшими губами какие-то бессвязные слова - Рой запрокинул голову, и при этом (сам тому не обрадовавшись) восхищенно подумал о сходстве своей мускулистой фигуры с древнеримским изваянием, которого он достиг неустанно трудясь по дому, на ферме, на пастбище и в лесных владениях (по сути говоря, именно его фигура и приводила Браена МакФи в такое упоение, что у того шла кругом голова, и она же и толкнула его на гибель); и вот Рой рассек свои предательские руки за то, что им была отрадна тяжесть этого заправщика, и когда, к его радости, они облились кровью, он полоснул бритвой по венам на ногах, за то, что ему понравились босые ноги Сиднея Де Лейкс, а в довершение, он порезал себе грудь на месте сердца, потому что сколько бы он ему ни приказывал, оно продолжало любить и благоговеть перед заклятым врагом.
Но позволить себе умереть Рой не мог! Нет, как салотоп и как внук салотопа он должен жить, покрыв себя этими новыми шрамами, и обильнее прежнего пролив свою кровь, он должен жить, чтобы воздать отмщение врагу, который определил смысл всей его жизни.
И вот, самые суровые зимние дни миновали. Рой оправился от ран. Теперь он подолгу любовался оставшимися на теле шрамами - розовыми рубцами, свидетельствовавшими о его победе над собой. Чем старше он становился, тем больше походил на индейца. В его поджаром, мускулистом теле не было ни одного грамма лишнего веса, и оно напоминало те деревья, или ползучие растения, чьи очертания настолько грозные, что, говорят, даже птицы не смеют на них устраиваться и звери, если набредут на такое, то замешкаются и обойдут, держась на расстоянии.
Наконец, настал день, когда Рой тщательно расчесал свои длинные черные волосы, чуть не с корнем выдирая любую прядь, которая запуталась, или не желала проходить сквозь узкие зубья его расчески из пожелтевшей слоновой кости. Он нарядился в костюм, который заказал по почтовому каталогу. (Рой на дух не переносил магазин мужской галантереи, что находился в нескольких шагах от дома доктора Ульрика). И начистил свои ботинки так,
что они заблестели и засеребрились, как лесные озерца.Затем, Рой отмыл ладони и пальцы в мыльной воде, и попытался обработать пилкой ногти, однако те, подобно диким зверям, которых внезапно поймал и укротил человек, все равно, что бы он с ними не делал, оставались непокорными и продолжали когтиться и чернеть.
Тщательно промыв уши мыльной пеной, Рой смазал их дорогой лавровишневой водой, тоже заказанной по почте из каталога.
Когда внешность его стала безупречна, он сел в машину и подкатил к дверям дома Ирен Уэйзи.
Вначале хозяйка передала через "дворецкого", что не примет его.
- Скажи ей, что если она не хочет, чтоб ее дурной сопляк ночевал сегодня на улице, то пускай скачет сюда.
- И еще, - крикнул Рой вслед поспешно удаляющемуся слуге, - скажи что я не собираюсь торчать тут вечность...
Ирен вышла к нему почти сразу, вся дрожа, что особенно явно было видно по ее рукам: она была чрезвычайно худой - Рой никогда ее такой не помнил - однако, несмотря на осунувшиеся щеки и изможденный взгляд, казалась еще моложе и прекрасней, чем всегда. Ее красота была ему отвратительна, и даже более того, она привела его в ярость.
- Что еще ты явился мне сказать? Я ведь снова его взяла, как ты велел... прикажешь теперь отправляться жить в деревенском больничном приюте?
- Следи как со мной разговариваешь, - ответил Рой низким, но громким голосом.
- Извини, - прошептала женщина.
- Ты не имеешь права ни просить, ни получать прощения. О твоей моральной репутации известно каждому и всякий знает, что не тебе опекать Гарета. У шлюх вроде тебя вообще нет права видеть своих сыновей с того самого момента, как они вылазят из ваших вонючих...
- Вон из моего дома, - вскрикнула Ирен, порываясь его ударить.
- Садись и слушай что я скажу, если не хочешь ближайшую ночь бродяжничать на пару с Гаретом.
Ирен Уэйзи вновь занесла руку, чтобы нанести гостю пощечину, но у нее больше не было на это ни сил, ни воли. Она села.
- Оставь ее, Рой.
Это сказал Сидней, который в эту минуту вошел в комнату. Салотоп несколько раз моргнул. Представший перед ним Сидней воплощал в себе сразу троих - он был похож и на собственный снимок той поры, когда он был кумиром в старшей школе, похож на Браена МакФи, когда тот отдал ему, Рою, всю свою любовь, и похож на Гарета с его золотисто-янтарными глазами. Все соблазны его жизни предстали перед Роем в своем ослепительном величии, в облике этого человека
- Я отдаю тебе себя, Рой... Возьми... вместо них... меня
Сидней указал в сторону Ирен.
- Просто уходи, Рой, я сам с тобой сочтусь... сам отплачу тебе по всем счетам.