test

Пес долго смотрел на нее. Сансе всегда казалось, что самое страшное в его внешности – это глаза, и это все еще было так. В них уже не было той глубокой, застарелой, до блеска отшлифованной ярости, которую помнила Санса; теперь он выглядел более старым, более усталым, все еще немного сердитым и, возможно, виноватым. Наконец он сказал:

- В Королевскую Гавань.

- Что? – Это было последнее место, за исключением Стены, о котором она ожидала услышать. – Зачем?

- Нет смысла рассказывать. – Он отвернулся.

- Пожалуйста, – повторила она.

- Нет! - вспылил он. – Тебе бы следовало знать, что не нужно задавать вопросы, которые не доведут до добра.

- А этот вопрос не доведет до добра? – парировала Санса. Тут ей пришло в голову, что она не знает, как обратиться к нему. В своих мыслях она называла его Псом, но не осмеливалась произнести это вслух. Он всегда говорил ей, что он не «сир» и не «лорд». Имя «Сандор» звучало странно, слишком доверительно, слишком фамильярно… – После того как Джоффри приказал убить моего отца, мы поднялись на стену… он хотел, чтобы я посмотрела на головы, и я посмотрела. Но еще я посмотрела вниз, во двор, там не было стены, и он стоял точно так, как нужно. Все, что требовалось, это толкнуть его… меня бы тоже убили, но это было уже не важно. Я бы сделала это, и все было бы кончено, со мной уже ничего бы не смогли сделать. Зачем вы остановили меня?

Воцарилась мучительная тишина. Наконец он ответил:

- Я был телохранителем принца, девочка. Конечно, я не мог позволить тебе убить его. Если бы я просто стоял и смотрел, я бы тоже лишился головы.

- Да, но… - Санса с трудом подбирала слова. – Вы могли рассказать Джоффри, королеве… кому угодно. Но вы встали передо мной на колени и вытерли кровь, когда сир Меррин ударил меня… а потом вы дали мне свой плащ, когда сир Борос сорвал с меня одежду. Вы спасли меня от мятежников, когда принцесса Мирцелла уезжала в Дорн. Вы сказали, что убьете любого, кто обидит меня, вы… вы поцеловали меня…

Пес удивленно уставился на нее.

- Поцеловал? Семь преисподних, пташка, я тебя никогда не целовал. Что за ерунду ты несешь?

- Вы… что? – Санса покраснела. Она тысячу раз представляла себе этот разговор, но тогда она была уверена, что Сандор мертв, и поэтому ее фантазии были основаны на романтических воспоминаниях о нем. И эти воспоминания так бы и остались незапятнанными, если бы ей не пришлось вернуться обратно в реальность, полную лжи. – Вы обещали… я пела вам…

- Да, пела. С ножом у горла. – Пес издал звук, который мог бы сойти за смех, только в нем явственно звучала боль. – Девочка, черт тебя дери, ты можешь думать о чем-нибудь, кроме рыцарей, прекрасных дам и волшебных сказок? Ты не дарила мне песню, я взял ее силой, и мне следовало бы взять больше. Целыми днями я молча стоял и смотрел, как этот коронованный кусок дерьма делал то, что делал… я не рыцарь, я тебе сто раз говорил, а ты что про меня напридумывала? Пес умер, но собака осталась. Вот кто я такой. И так будет всегда.

- Нет, - сказала она. – Вы ошибаетесь.

Сандор Клиган глухо зарычал. Тишина стала такой напряженной, что, казалось, вот-вот зазвенит, словно струна арфы. Одним рывком он вскочил на ноги, и Санса заметила, что он оберегает левую ногу. Хромая, Пес вышел из комнаты, не сказав ни слова. Дверь со скрипом закрылась.

Санса сидела на полу, вся дрожа. Она слышала, как снег бьется в зеленое стекло, дающее искаженное отражение; в таком маленьком и отдаленном городке стеклянные окна – редкая роскошь. Она не ошиблась, шел снег. Сандор предупредил ее, что это будет одна из северных снежных бурь. Я ни разу не видела настоящей северной бури. Она из рода Старков, зима у нее в крови. Ее слезы превратились в лед, а кожа – в сталь и слоновую кость. Всю жизнь ее укрывали высокие стены Винтерфелла, постель была согрета мехами и одеялами, под замком текли горячие ключи, и она знала, что отец всегда защитит ее. Я знала, что всегда могу укрыться от холода.

Сансе внезапно захотелось выйти навстречу бурану и встретить его, словно возлюбленного. Старая Нэн рассказывала, что, когда ветер завывал, словно дикий зверь, а снег засыпал дома по самую крышу, тогда старики, которые зажились на свете, надевали лучшую одежду и говорили близким, что уходят на охоту.

Санса замерзла. Она неумело подложила хвороста в очаг – огонь заискрил, затрещал и повалил дым - и улеглась на постель, свернувшись клубком под покрывалом. Кровать была узкая и грязная, но Санса так устала, что ей было все равно.