The Book-Makers

Итак: де Ворд, ловкий бизнесмен, умеющий найти то, что будет продаваться, апеллирующий к прецедентам, даже когда он создавал новые рынки. Де Ворд - печатник-издатель с неутомимой энергией, полностью посвятивший себя новому миру печатных книг: если Кэкстон был сначала торговцем, а потом печатником, то де Ворд знал только печать. Кто-то, кому было комфортно перемещаться между социальными мирами, дух одновременно демократический и элитарный, иностранец в самом сердце английской Флит-стрит, и, возможно, учитывая его многочисленные набожные публикации, человек с сильными религиозными убеждениями. Де Ворде - мы можем немного порассуждать, но, кажется, это верно - приятное присутствие, друг, человек, который нравился другим. В отличие от Ричарда Пинсона, чье имя довольно регулярно мелькает в судебных документах, де Ворд не оставил никаких записей о преступлениях или арестах, хотя ему был вынесен краткий выговор за участие в печати "Образа любви" (1525), книги, признанной еретической, и отправку шестидесяти экземпляров монахиням в аббатство Сайон. Очевидно, что он был прирожденным сотрудником: так, в 1507 году он вместе с Пинсоном и Джоном Растеллом подготовил огромное трехтомное издание влиятельного юридического справочника сэра Энтони Фицгерберта "La Graunde Abridgement de le ley". В работе, которую он передавал менее известным печатникам, часто своим бывшим помощникам: например, бывшим вордовцам Джону Батлеру, Джону Гофу и Джону Байдделлу, мы также можем почувствовать нечто привлекательное, своего рода щедрость, взгляд со стороны. Эти добрые отношения особенно тесно сгруппировались на улицах вокруг Флит-стрит, но мы знаем, что де Ворде поддерживал и национальные связи, в эпоху, когда такие связи было трудно поддерживать. Он подарил набор своих шрифтов йоркскому печатнику Хьюго Гоусу. У него были связи на сайте в Бристоле и Оксфорде. В этом смысле де Ворд отличался от Кэкстона, у которого были европейские связи, но не было настоящих тесных связей с английскими типографиями. Он работал быстро и решительно - не мешкал, не сомневался, и, возможно, сам удивлялся (подавляя голос Кэкстона, который приходил ему в голову) тому, как охотно он жертвовал аккуратным перфекционизмом ради того, чтобы выпустить книги. Книги де Ворда были предметами мира, а не идеалами, и часто несли в себе ошибки - как, например, молитва в A ryght profytable treatyse... of many dyuers wrytynges of holy men (1500), книге, предназначенной "для того, чтобы отучить людей быть вертуозно занятыми в своих мыслях [и] молитвах", где буква "n" в слове "clene" была напечатана, с гуманизирующим эффектом, в перевернутом виде: 'Lerne to kepe your bokes cleue'.

Мы можем приблизиться к нему, изучив завещание де Ворде, подписанное 5 июня 1534 года, за полгода до его смерти. Оригинал завещания не сохранился, но есть несколько копий того времени. Завещания - это в некотором смысле обезличенные документы, организованные вокруг установленных риторических конвенций, которые работают, чтобы сгладить ощущение индивидуальности - и завещание де Ворда открывается каденциями многих других: "I Wynkyn de worde citizen and stacionner of london Being hole of mynde and body..." Но после того, как де Ворд просит "похоронить его в теле церкви святой невесты в лондонском Ффлетестре перед святой Екатериной" и оплатить его долги, эти стандартные формулировки благочестия уступают место чему-то более выразительному. Раздавая свои деньги и имущество, де Ворд описывает местное сообщество, кишащее фигурами, которые присутствуют здесь на мгновение, а затем исчезают. "Я завещаю вдове Агнес Тиддер три фунта стерлингов", - начинает он, и "Джону Лину три фунта стерлингов", и "Алисе, моей служанке, стоимость трех фунтов стерлингов в печатных книгах". Три фунта книг для служанки Алисы. Вероятно, книги были оставлены как ценные вещи, которые можно было продать, как предметы мебели; менее щедро, возможно, де Ворд фактически очищал оставшийся беспорядок с помощью этих завещаний. Но, возможно, Алиса была читателем: слугой, который останавливался, чтобы просмотреть кипы чернильных листов, сложенных на возле пресса, прежде чем их отправляли к переплетчикам складывать, сшивать и переплетать. Другие слуги тоже получали книги: Роберт Дарби, Джон Барбансон, Джон Уишон, "Гектор" и "Саймон". Внезапная конкретность этих имен делает их свидетельствами как обладания, так и утраты, маркерами исторического присутствия, которое теперь исчезло: например, 20 шиллингов книг, оставленных "Геркулесу Дирику (Hercules Diricke powchmaker soone)" - то есть Геркулесу Дирику, сыну мешочника. (Дирике - это фамилия из Низких стран, а в кожевенном деле было много иностранных рабочих).