The Company I Keep

Это была идеальная стартовая площадка для моей матери. Гостями были именно те клиенты, на которых она ориентировалась: элегантные женщины и те, кто хотел им подражать, поднимаясь по социальной лестнице.

Сидя в холле отеля "Рони Плаза", я в первом ряду наблюдала за продолжающимся парадом мод. И что это был за парад! Для похода по магазинам или чаепития с друзьями "умная" женщина могла надеть дневное платье с развевающимися рукавами-бабочками и расклешенным подолом, короткие перчатки, собранные у запястья, и обязательно шляпу - обычно маленькую соломенную, надетую под лихим наклоном, часто с одним пером в качестве акцента. Ношение брюк на публике стало приемлемым для женщин, особенно широкополых пляжных пижам - по сути, цельных комбинезонов с облегающими поясами и топами-халтерами, где передняя часть может быть скромной, а задняя - сплошная кожа! Для тенниса и других видов спорта в моде были матросские миди.

Я впитывала моду с помощью осмоса. Она впиталась в меня до мозга костей: какие наряды подходят одним женщинам, какие не идут другим, как маленькие детали имеют значение, как уверенный воздух может объединить все. Позже я поняла, что вестибюль Roney Plaza был моей школой стиля.

В любом случае, я не могла не знать о моде, поскольку моя мама уделяла много внимания тому, как она выглядит, и всегда была прекрасно одета. Однажды я спросила ее, почему она одевается так, как одевается. Это было в Нью-Йорке, и на ней было пальто с елизаветинским воротником - очень шикарно. Она ответила: "Я должна. Я должна хорошо выглядеть для своего бизнеса".

Ее бизнес шел успешно. Ушел макияж в виде масок, нарисованных на лице 1920-х годов; пришел здоровый, естественный вид. Американский Vogue отмечал: "Вам приходится использовать больше косметики, чем раньше, но она должна выглядеть меньше. Если лицо не накрашено должным образом, оно выглядит испуганным и раздетым; но даже малейшая тяжесть выглядит вопиюще, особенно днем". Идеалом стал безупречный, атласный цвет лица, оттеняемый ярко-красной помадой - идеальная парадигма для маминой продукции.

 

МОЯ ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ

Настоящая привлекательность Roney Plaza для меня заключалась не только в пятнадцати акрах садов, по которым можно было бегать, и огромном бассейне, но и в том, что в его общественных комнатах висели бесконечные открытки с изображением отеля. Мои одноклассники по Нормандской школе собирали и обменивались открытками с изображением местных дворцов, как другие дети обмениваются бейсбольными карточками: "Я дам тебе отель Shelborne за Roney Plaza". Именно тогда меня впервые укусил жучок-коллекционер.

Как и многие мальчишки того времени, я также собирал марки. После того как мы вернулись в Нью-Йорк, однажды в субботу я отправился в магазин, где продавались старинные открытки с картинками. Один из покупателей показал мне несколько немецких и американских открыток конца девятнадцатого - начала двадцатого века. Я был сражен наповал.

Каким открытием это стало для меня! Каждая карточка содержала целую историю в одной фотографии: взрыв цеппелина "Гинденбург" в Лейкхерсте, штат Нью-Джерси; австро-венгерский эрцгерцог Франц Фердинанд, спускающийся по ступеням ратуши в Сараево за несколько минут до убийства, которое спровоцирует Первую мировую войну. Каждый раз, глядя на одну из них, я чувствовал, что присутствую при этом событии. Держа фотографию в руках, я был там.

Под руководством Уолтера Чувея, покупателя, который познакомил меня с винтажными открытками, я начал посещать антикварные магазины и других торговцев марками. В конце концов я собрал коллекцию из более чем 125 000 открыток и был настолько без ума от них, что моя будущая жена Эвелин в шутку называла их "моей любовницей".

Во многих отношениях я считал эти открытки ранним примером фотожурналистики: каждое изображение рассказывает историю. Уроки, которые они преподали мне в плане непосредственности и интимности, композиции и послания, нашли свое отражение в рекламе продукции Estée Lauder.

 

ЖИЗНЬ В ТЫЛУ

В мае 1940 года мы с мамой переехали в отель "Эспланада", еще один жилой отель на пересечении Вест-Энд-авеню и 74-й улицы. Мне было всего семь лет, но я запомнил эту дату, потому что мы проложили картонные коробки для переезда газетами, заголовки которых были посвящены нацистскому вторжению во Францию.

Одна из вещей, которые мне нравились на Эспланаде, - это полотенца. Я поглощал комиксы о супергероях и радиопередачи. Из больших гостиничных полотенец получался отличный плащ. Я натягивал синие носки до колен - в те времена все мальчики носили трусы, - надевал красную маску с золотыми звездами, набрасывал полотенце на плечи, и - шазам! Я был Капитаном Марвелом или Капитаном Америкой.

В воскресенье, 7 декабря 1941 года, я слушал радио во второй половине дня, когда в эфир ворвался диктор: "Мы прерываем эту программу , чтобы сообщить вам новость о том, что японцы разбомбили Перл-Харбор". Передача возобновилась, но диктор продолжал прерывать ее каждые тридцать минут новыми сводками. Меня это очень раздражало.