The Corporation and the Twentieth Century

Однако, как мы подробно видели, в период, предшествовавший принятию законов Клейтона и Федеральной торговой комиссии, попытка определить, что такое "подрывные действия и злоупотребления", оказалась невозможной. Определение того, является ли что-то "антиконкурентной практикой", столь же субъективно и спорно, как и определение ценового эффекта. Это не менее социальное планирование. И возвращение к докоасовской точке зрения, осуждающей как антиконкурентные все виды практики, которые мы не можем сразу понять, означает отбросить антимонопольное мышление на столетие назад. В этом отношении "новый структурализм" не смог извлечь уроков из Брандейса. Как мы видели, нет лучшего примера коасианских рассуждений, чем статья Луиса Д. Брандейса в журнале Harper's 1913 года о поддержании цен перепродажи. 138

По другим параметрам Новый структурализм, конечно, действительно брандейзианский. Он связан с давней традицией антипотребительского подхода в прогрессистской мысли. Как одобрительно сказал в 1996 году философ Майкл Сэндел, целью антимонопольного регулирования для Брандейса было не улучшение материального положения людей, а "формирование морального и гражданского облика американцев в их роли производителей, ремесленников, мелких бизнесменов и предпринимателей.... Он отстаивал дело мелких независимых производителей не ради них самих, а ради сохранения децентрализованной экономики, гостеприимной к самоуправлению." 139 В манифесте нового брандейзианства Хан повторяет эти настроения, опасаясь, что "автократические структуры в коммерческой сфере - например, когда одна или несколько частных корпораций определяют всю полноту власти - могут исключить опыт свободы, угрожая демократии в нашей гражданской сфере". 140

По политическим и культурным причинам антимонопольная политика должна поддерживать искусственную структуру рынка, предположительно каким-то образом изолируя конкурентов от разрушительного воздействия конкуренции Шумпетера, основанной на потреблении. Что это означает на практике? Хан призывает вернуться к "традиции структурного разделения". 141 Как и прогрессисты прошлых лет, Хан сожалеет об изобретении общих законов об инкорпорации, с любовью вспоминая ограничительные уставы штатов, которые "обычно ограничивали размер, объем и продолжительность операций и направляли деловую активность на служение общественным целям". 142 Она рассказывает об истории страны с режимами разделения в железных дорогах, банковских холдингах, телевизионных сетях и телекоммуникационных операторах. (Неудивительно, что ее рассказ об этих режимах имеет мало сходства с историей, рассказанной в данной книге). Хан предлагает ввести аналогичный режим разделения для современных интернет-платформ, ограничив их только теми видами деятельности, которые действительно технически интегрированы - которые являются "уникальными инфраструктурными активами" - и запретив любые, которые представляют собой простую "коммерцию". 143

Такая политика вполне может обеспечить желаемый эффект - "замораживание в янтаре" существующей структуры рынков и технологий. Именно это, несомненно, произошло в двадцатом веке. Политика разделения вполне может быть "регулированием конкуренции" а-ля Брандейс. Но это глубоко консервативный и ретроспективный подход, который не приведет к подлинной конкуренции в каком-либо значимом смысле.

Нео-брандеисты объявляют себя защитниками инноваций - даже, в случае Ву, якобы шумпетерианских инноваций. 144 Но они понимают это в чрезвычайно узком смысле: антимонопольное регулирование должно быть направлено на предотвращение одностороннего исключения или скупки (мелких, новых) конкурентов существующими крупными фирмами. В схеме разделения Хана это означало бы полное запрещение самореференции, за что Клобучар и другие выступали в Конгрессе. 145 Платформам будет запрещено конкурировать с любыми фирмами, которые используют платформу. При очень щедром прочтении можно было бы увидеть за этим динамическую теорию рычагов: хотя было бы нелепо думать, что довоенная IBM хотела монополизировать рынок перфокарт, возможно, современные платформы каким-то образом пытаются задействовать рычаги для выхода на новые крупные рынки. Возможно, отдавая предпочтение своим приложениям для потокового воспроизведения музыки перед приложениями Spotify, Apple пытается монополизировать рынок потокового воспроизведения музыки.