The Fallout (ЛП)

Она заперлась в своей комнате и проплакала три дня подряд. К тому моменту, как Фред с Джорджем прознали о случившемся, Симус был уже далеко. И слава Мерлину, что Молли, Артур и другие старшие братья остались в неведении.

Она стоит на пороге комнаты Гермионы — в лунном свете её волосы полыхают оранжевыми и красными бликами. Стрелки на часах застыли между тремя и четырьмя часами утра, тянется пятый день с тех пор, как Гермиона вернулась. Вечером ей нужно обратно в Малфой-мэнор, и только Бог (или Грюм) знает зачем.

Джинни движется размеренно, как на автомате, но, не сдержавшись, падает на кровать, зарываясь под одеяла. Обычно Гермиона поворачивается спиной к тем людям, с кем делит постель, — она терпеть не может, когда ей дышат в лицо. Но этот случай исключительный, и она обвивает рукой хрупкие плечи.

Джинни такая холодная, будто только что вернулась с улицы, и Гермиона с трудом может уловить биение жизни под этими косточками. Она легонько пощипывает кожу на лопатках у подруги так, как той нравится, и придвигается ближе, чтобы устроиться вдвоём на одной подушке.

— Он не должен узнать, — Джинни снова начинает плакать и крепко обнимает Гермиону.

Та обхватывает голову подруги и пропускает длинные рыжие пряди сквозь пальцы. Она даёт Джинни выплакаться, сверля глазами чёрную стену, которая при свете дня окажется голубой.

— Он всё узнает, — шепчет Джинни, уверенная в том, что говорит.

— Он поймёт, — со временем. — Всё хорошо.

Джинни трясёт головой у плеча Гермионы.

— Нет, нет.

— Будет хорошо.

И Джинни замолкает.

День: 239; Время: 12

Молли и Артур изо всех сил стараются заставить их позабыть о проблемах и почувствовать дух Рождества. Поначалу выходит не очень — отсутствие Гарри и Рона не так-то легко игнорировать, к тому же Джинни слишком явно расстроена и полна сожалений. Но всё постепенно налаживается, когда Гермиона заставляет себя перестать сравнивать эти дни с прошлыми праздниками и концентрируется на том хорошем, что есть в настоящем.

Она счастлива, что находится рядом со всеми ними.

День: 245; Время: 19

Гермиона улыбается Ханне, Чо и Джастину — тем, кто сейчас в этом доме отмечают наступление Нового Года. Её щеки раскраснелись от вина, и она надеется, что этот год принесёт с собой перемены.

День: 256; Время: 10

Вокруг дым, дым и кровь. Кровь повсюду. На её руках, одежде. И Гермиона чувствует, как на лице запеклась корка. От этого тошнит, и её выворачивает прямо на свои новые ботинки. Она сплёвывает снова и снова, стараясь избавиться от свисающих нитей слюны и отвратительного привкуса во рту, но ничего не помогает.

Она глубоко дышит — ободранная глотка горит, а дыхание застревает в груди. Ступни ничего не чувствуют, и Гермиона спотыкается о саму себя, о землю, о тело. Труп ещё тёплый, хрустит и хлюпает под её ногой. Под всей этой кровью и маской он мёртв, но Гермиона всё равно шарахается в сторону. Её снова тошнит, и, отхаркивая рвотные массы, она смыкает веки, затем открывает их и видит безжизненные карие глаза, уставившиеся прямо на неё. Они напоминают ей о дяде Генри и том мёртвом олене, которого родственник повесил в своём гараже и который пялился на неё сверху глазами-стекляшками.

Она цепляется пальцами за траву и грязь и ползёт. Ползёт, пока не собирается с силами, чтобы подняться на ноги и побежать. Гермиона бежит, бежит, сквозь дым, запах серы и тёмной магии. В груди и горле что-то щёлкает, когда она задерживает дыхание, давясь слизью и желчью, и сердце кажется тяжеленным булыжником.

— Господи, помоги мне. Я просто… домой. Нужно… Господи.

Её вот-вот накроет истерика, Гермиона это понимает, слёзы застилают глаза, лишая зрения, и она мчится, не разбирая дороги.

Сквозь серую завесу она различает сначала чьё-то движение, а потом очертания капюшона. Фигура оседает на землю, Гермиона опускает палочку и продолжает свой бег. Её кожа покрыта ранами, рубашка пропитана кровью, которая неиссякаемыми ручейками течёт с головы. Всё кругом вертится, будто в головокружительном сне.

— Помогите, — она старается, кричит, потому что не может найти целителей взглядом. — Помогите.

Помощь нужна не ей, а незнакомому мужчине, на чьём рукаве виднеются оранжевый цвет Ордена и красные пятна. Мужчине, который умирает, выдувая кровавые пузыри, и который не хочет, чтобы Гермиона выпускала его руку.

— Помогите мне! Помогите, пожалуйста! Блин! Блин, — она резко дышит и крутится на месте. — Чёрт. Чёрт. Чёрт.

Её дыхание ускоряется, ещё и ещё, и у неё начинается гипервентиляция. Гермиона вбирает в лёгкие воздух, тянется, чтобы за что-нибудь ухватиться, но пальцы цепляют пустоту.

— Человек! Здесь… человек… — глаза начинают закатываться, и она раскрывает веки шире, но это не помогает. — На помощь.

Мир вокруг кренится, подскакивает вверх и вправо, и весь воздух, который ещё остаётся в Гермионе, беспрепятственно — вш-ш-ш — выходит наружу. Темнота накрывает прежде, чем она успевает сделать хотя бы ещё один вдох.