The Fallout (ЛП)

Он снова и снова выкрикивает Убивающее заклятие, лучи беспрерывно обстреливают стену, ломая камни и круша её «щит». Гермиона впрыгивает, снова сплёвывает кровь, но от страха лишь размазывает юшку по губам и подбородку. Она видит нацеленную на себя палочку, но вот зелёное свечение сменяется чернотой, и Гермиона даже не успевает помолиться о том, чтобы оказаться быстрее.

— Авада Кедавра! — выкрикивает она, и её противник снова затихает.

Гермиона делает несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться, и чутко прислушивается к окружающим её звукам. Кажется, будто она провалилась в непроглядную бездну, из которой уже никогда не сможет выбраться, и вряд ли она ещё хоть раз равнодушно посмотрит на слепых, пусть они и не нуждаются в её жалости. Гермиона бежит вперёд, стараясь ступать как можно легче, но камни и ветки всё равно выдают её. В голове вдруг мелькает мысль: а что, если она умерла и это и есть то самое место, куда попадают такие, как она.

За спиной раздаётся какой-то хруст, и Гермиона резко оборачивается, поскальзываясь на траве. Голубой свет на конце палочки вспыхивает и тут же гаснет — заклинание срабатывает плохо, — но она успевает разглядеть волосы и блестящие глаза Лаванды.

— Лав, — шепчет она, но даже шёпот выходит слишком громким. Гермиона ждёт шума, летящего в неё проклятия, но ничего не происходит.

— Гермиона… ты в порядке?

— Чуть больше крови, чем обычно, на этом всё. Я в норме, — она сомневается, что подруга в состоянии её разглядеть, но на всякий случай всё же пускается в пояснения.

Вязкая тишина длится слишком долго, и живот Гермионы стягивает тугим узлом от страха.

— Я… ох… Боюсь, про себя я не могу сказать то же самое.

Слова звучат так глухо, будто у Лаванды в горле застрял ком, и Гермиона бежит на её голос, не дожидаясь окончания фразы. Слышится скрип камней, она натыкается на лежащую на земле Браун, ощупывает её одежду и кожу, касается её лица. Ладони становятся всё более мокрыми и липкими, Лаванда скулит от боли, и желчь вместе с пищей грозит покинуть желудок Гермионы.

Внезапно она вспоминает своего пса — у неё был в детстве питомец. Он улёгся и отказывался подходить, до самой своей смерти лишь скуля и хныча вместо того, чтобы выть. Гермиона вдруг со всей ясностью понимает, насколько сложившаяся ситуация серьёзна: рубашка Лаванды насквозь промокла от крови, и всё, что подруга может из себя выдавить, это стоны и тихие рыдания.

— Лав, Лаванда… Лаванда! — Гермиона кричит, не заботясь о громкости, — сейчас она в последнюю очередь думает о собственной смерти.

— Гермиона… — у Лаванды вырывается мучительный всхлип. — Я не хочу умирать. Не хочу умирать. Не хочу…

— Знаю, знаю. И ты поправишься, ясно? — шепчет Гермиона и тоже плачет, гладя подругу по волосам. Светлые пряди прилипают к её окровавленным пальцам, пока она копается в своём кармане свободной рукой.

— Я… Ты… будешь…

— Замолчи, Лаванда… Не делай этого. Не смей, — Гермиона достаточно долго принимала участие в сражениях, чтобы понять, когда кто-то собирается прощаться, и она не собирается выслушивать Лаванду, потому что всё это неправда. Просто не может быть на самом деле.

Лаванда давится слезами и мрачными мыслями. Её голос похож на детский — на тот, которым она говорила на первом году их обучения, когда война была ещё так далеко, а они все скучали по своим мамам.

— Мне страшно.

— Для этого нет причин. Нет причин… Чёрт! — вскрикивает Гермиона, вытаскивая свёрток с ненужными сейчас портключами и снова запуская руку в карман. Её пальцы дрожат, а тело немеет от накатившей паники.

— У тебя будут дети, ясно? Дети, и свадьба, и они будут… Лав, есть столько всего, ради чего стоит сражаться.

— Я просто…

— Обещай мне, что будешь держаться, ладно? Поклянись, — Гермиона в бешенстве отшвыривает второй свёрток, злясь, что портключи в больницу она положила на самое дно — ими пользовались реже всего. «Но нужны они гораздо больше всех прочих», — мелькает в её мозгу.

— Нужны больше всего.

Лаванду трясёт у самых колен Гермионы — сквозь собственную сосредоточенность на нужном свёртке она слышит булькающие звуки. Она пальцами впивается в челюсть Лаванды и поворачивает её голову, чувствуя, как по коже стекают пища, рвота или слюни. Голова Лаванды дёргается из стороны в сторону, и лишь секунду спустя Гермиона понимает, что это дрожат её собственные руки.

Она хватает Лаванду и всовывает ей в ладонь портключ, стискивает её пальцы и вдавливает кулак ей в живот. Гермиона наклоняется, прижимается лбом к её волосам, губами — к её мокрому от слёз и крови виску.

— Держись, и богом клянусь, ты больше никогда не увидишь эту войну, — шепчет Гермиона и отскакивает, чтобы водоворот аппарации не засосал их обеих.

Её рыдания и дрожь стихают, но она по-прежнему стоит на коленях, пока небо не озаряет оранжевая вспышка. Это сигнал о том, что дом очищен. Ещё один сноп искр разрывает темноту. Гермиона понимает: будь здесь поблизости Пожиратели, они бы уже давно нашли её, так что она тоже выпускает сигнальный луч, лишь с третьей попытки поднявшись на ноги.