The Fallout (ЛП)

Гермиона так глубоко втягивает в лёгкие воздух, что наружу он выходит пронзительным всхлипом. В углу, между стеной и комодом, на стуле сидит юноша, не старше семнадцати лет. Его голова наклонена, светлая чёлка падает на глаза. А впившийся в Гермиону взгляд полыхает невиданной ею до этой поры ненавистью. В голове мелькают мысли о серийных убийцах и злобных духах: он выглядит ужасно, его тело привязано к стулу, а кисти рук покрыты кровью. Гермиона готова поклясться, что секунду назад его здесь не было.

— Так это ты предатель? — она понятия не имеет, о чём говорит Симус, но парень не отвечает.

— Оставь его, — шепчет Дин, за дверью слышится топот ног, дробь шагов сливается с грохочущим ритмом её сердца. — Наверное, они направляются к выходу или типа того. Но если кто-то откроет дверь, не мешкайте.

— Тогда мы должны их остановить. Так много… Гарри и…

— Мы… — Симус поворачивает к ней голову, и Гермиона успевает только обратить внимание на выражение его лица. У неё нет времени задумываться о чём-то, потому что в следующую секунду он оказывается прямо перед ней — его пальцы впиваются ей в предплечье, и он резко её разворачивает. До Гермионы доносится громкий голос, но после удара о стену все звуки приглушаются.

В глазах Симуса мелькает страх — эта же эмоция искажает его черты, но затем исчезает. Только что он пристально вглядывался в неё, а уже мгновением позже его глаза стекленеют. Пальцы Симуса сползают по её руке, он врезается в неё всем своим телом, так что они оба падают на пол и катятся по комнате.

Гермиона смотрит, как её дыхание колышет пряди его волос, не прилипшие от пота к виску. Чувствует тепло его тела, крепость плеч, мягкость живота. Там, где она впивается пальцами в его руки, кожа потная и горячая. Его волосы пахнут шампунем из того отеля, в котором они отсиживались, когда Джастин потерял портключи, — ведь в убежищах никогда ничего не было, Симус сам это говорил. Ещё он пахнет потом, мускусом, пылью из вентиляции и… и тёмной магией.

А затем всё пропадает — его стаскивают с Гермионы, а она ошарашенно пялится в потолок. Над ней появляется лицо Дина, он хватает её за плечи, пытаясь заставить подняться. Но ноги её не держат, и она оседает обратно. Носки скребут по полу, колени дрожат, и руки Дина — единственное, что не даёт сейчас упасть. Он подтаскивает Гермиону к своему лицу и что-то говорит, но она его не слышит. Кого-то из них колотит дрожь, и по лицу Дина скачут неровные блики света. Уши её заложены, она слышит только звенящую тишину и какие-то звуки, доносящиеся до неё будто сквозь вату.

Гермиона медленно упирается ногами и опускает ищущий взгляд на пол, и Дин тут же начинает трясти её, резко дёргая. Он мотает её взад и вперед, и она прикусывает себе язык. Вместе с болью возвращается слух.

— …оставлять меня, ясно? Ты нужна мне. Нужна нашим друзьям. Ты…

Он стремительно поворачивается к двери, отпускает её руку, обхватывает за талию и притискивает так, что она вдавливается лопатками ему в грудь. Его ладонь зажимает Гермионе рот, и она только сейчас понимает, что из её горла вырывается странный скулёж. Дин отступает вместе с ней, пока не врезается спиной в стену. Они стоят лицом к двери, палочка Дина вскинута, а его ладонь стискивает её лицо, не давая опустить голову, чтобы посмотреть на пол, на Симуса. Не разрешая ей увидеть.

Но она и так уже всё знает. Она всё поняла по выражению его глаз — они остекленели, потеряв всякое выражение. Знает, потому что Симус с тех пор так и не пошевелился. Потому что Гермиона встречала смерть прежде и знает, когда та приходит, когда уходит и что оставляет после себя. Потому что Дин, что-то шепча, наклоняется к её уху, и его щёки мокрые от слез. Его грудь дрожит, а голос срывается, и Гермионе кажется, что он держится только потому, что она сама почти сломалась.

— Гермиона, соберись. Он умер, чтобы ты могла жить. Не потрать этот шанс впустую. Поняла? Не смей профукать его, иначе я собственноручно убью тебя. Я… — рыдания булькают в его горле, и он, трясясь, давится ими.

Дин разжимает пальцы, и в тот самый миг, когда Гермиона находит то, что так искала, слёзы затуманивают её зрение. Она смаргивает их — они каплями стекают по щекам — и сглатывает, пытаясь смочить пересохшее горло. Наверное, Дин его перевернул: Симус лежит с застывшим лицом на спине, словно статуя. Он мёртв. Симус Финниган отдал за неё свою жизнь, и теперь мёртв. Колени снова начинают подгибаться, но Гермиона удерживается на ногах.

Это не Симус. Кто-то другой. Это какой-то другой человек. Это же так просто. Позже, по возвращении в убежище, они будут писать рапорты, и кто-то упомянет смерть этого человека. Короткое письмо, доставка из рук в руки, сломленная семья, которая жила надеждой. Бесполезные оправдания иллюзорным недостижимым великим благом и, конечно же, целью, и те неподъемные, пронизанные горем, связывающие долгом слова, которые им скармливают, возводя погибших в ранг героев.

«Очнись, Гермиона, — думает она, но в голове звучит голос Рона из какого-то давнишнего воспоминания. — Очнись».