The Fallout (ЛП)

Малфой откашливается, и она поднимает на него глаза, но он смотрит в темноту ночи за окном.

— Есть лишь несколько человек в этом мире, которые в состоянии смотреть на того, кто убил их близких, и не желать сотворить с ним то же самое. Это часть человеческой сущности, а не привнесённое извне зло. Попытка убить человека не ради выживания или не по причине оправданной ненависти, вот это зло. Та темнота, которую ты почувствовала, не была спровоцирована попыткой спастись, Грейнджер. Её создали они.

— Но я…

— Нет никаких «но». Я бы решил, что ты рехнулась, не испытай ты подобного. Ты не хочешь убить абстрактного Пожирателя Смерти только лишь потому, что это Пожиратель, а ты их всех ненавидишь. Если они встретят тебя, в бою или нет, то без раздумий убьют или замучают. Ты жаждешь чьей-то смерти, чтобы отплатить за убийство друга? Это не зло. Это не делает тебя плохим человеком. Это делает тебя нормальной.

— Но сейчас уже почти все на этой войне, с обеих сторон, лишились из-за врагов кого-то близкого. Так не оправдывает ли это ненависть вс…

— Пожиратели Смерти, — Драко поворачивается к ней и эмоционально тычет пальцем в сторону окна, — пойдут и убьют маггла просто так. Это никак их не оправдывает. Грейнджер, никто из них не убивает нас, защищаясь. Не убивает нас потому, что мы убили их любимых. Это лишь ещё одна причина. Они уничтожают нас из-за крови. Грязная кровь, предатели крови. Всё дело в ней. Мы совершенно на них не похожи, как бы сильно ни хотели видеть их мёртвыми.

— Я знаю это. Я просто…

— Хорошо.

— …испытала такое не во время операции и, оглянувшись назад, немного испугалась. Мне просто не нравится терять над собой контроль, — Малфой вскидывает бровь, и Гермиона уточняет: — Таким образом.

Его вторая бровь тоже приподнимается, затем он ухмыляется, и Гермиона понимает, что его взгляд, вопреки её мыслям, не имел ничего общего с сексом. Малфой открывает рот, но что бы она ни надеялась услышать, слова замирают у него на языке: в комнату входит Рон. Он едва смотрит на неё, хотя Гермиона ему улыбается, но сверлит взглядом то небольшое расстояние, что отделяет её от Драко. Она косится на Малфоя — Рон смотрит на него уже дольше пяти секунд — и замечает, что тот отвечает её другу тем же.

— Привет, Рон, — она снова улыбается, пытаясь преодолеть то напряжение, что возникло с его появлением. Ей приходится напоминать себе, что Рон не привык видеть Драко. Насколько она знает, они работали вместе всего пару раз, и этого явно не хватило для создания цивильных отношений. На той стадии они с Драко испытывали взаимную ненависть.

Рон отвечает ей, не сводя с Драко неприязненного взгляда:

— Гарри просил меня передать тебе, что новая встреча состоится на следующей неделе, если ты вдруг захочешь пойти.

— О, — последняя «встреча» закончилась почти тогда же, когда и их спор, так что никакой встречи по сути и не было. Она пообещала Гарри, что попробует, поэтому особого выбора у неё нет, если только её не отправят на задание. — Ты идёшь?

Рон наконец отрывается от Драко и смотрит на неё, но вместо ответа разворачивается и выходит из комнаты. Разглаживая футболку руками, Гермиона встаёт, чтобы отправиться за ним следом.

— Я приду через несколько минут.

Дверь Рона закрыта, и он не реагирует на стук. К тому моменту, как Гермиона возвращается в гостиную, Драко там уже нет.

========== Тридцать семь ==========

День: 1512; Время: 22

В мире нет чётких границ. Редко когда встречается что-то однозначно такое или эдакое. Мир полон цветов, и на каждом полюсе он и белый, и чёрный. Не существует чисто белого и абсолютно чёрного. Никто не бывает настолько хорошим, что плохие поступки ему совершенно чужды, и даже худший из людей испытывает нечто светлое — пусть это только любовь к самому себе, но всё же любовь, а Гермиона никогда не была тем, кто извращает понятия.

Среди всех этих красок, этого калейдоскопа человеческих качеств и жизней, границ по-прежнему нет. Есть лишь смешение двух цветов, образовавших новые оттенки и радикально другие тона. Человек может прожить свою жизнь в пределах всего спектра, а может застрять на одном месте, но вряд ли получится с лёгкостью определить своё положение. Всё дело в принципах: в том, чему нас учили, в том, что мы узнали сами. В прыжке с обрыва, попытке лететь без малейшего представления, на какой именно цвет ты приземлишься.

Ведь восприятие тоже играет немаловажную роль. Гермиона видит себя в оттенках красного, затем розового, переходящего в белый: пусть она творила плохие вещи, но всё же остаётся хорошим человеком. Кто-то воображает её в белом. Пожирателям Смерти она представляется в чёрном или коричневом — в грязи и земле, грязная кровь. Их она видит почти-чёрными так же ясно, как они сами мнят себя — почти-белыми, и её это удивляет. Она много размышляет об этом. Восприятие. И Гермиона задаётся вопросом: каким же образом они все приобрели такую окраску.