The Fallout (ЛП)

— Вот не надо. Я не настолько чёрствая, — огрызается Гермиона, но старается взять себя в руки, видя, что Малфой ярится всё сильнее. — По крайней мере, я бы прочитала его тщательно.

Она пытается улыбнуться, будто возможность его смерти, как и их прежняя обоюдная ненависть, может показаться забавной, и не знает, что ещё ей сделать. Это всё больше не имеет значения — не взаправду, не настолько. Но Драко чересчур разозлился. Ей не стоило признаваться в том случае, но это дело прошлое, как и всё то, что они оставили позади.

— Я не имела в виду…

— Полагаю, на следующий год мы достойно отплатили, вместо того…

— Погоди, что?

— Нам с ребятами было любопытно, как грязнокровки выглядят под одеждой. Мы сварили оборотку, и Грег фланировал туда-сюда в виде голой Грейнджер в нашей… — она затыкает Малфоя, бросив ему в лицо подушку, затем запускает в него свечой, которая пролетает над его плечом.

— Ты…

— Не нравится, да, Грейнджер? Знание своих…

Она обрывает его нападки второй подушкой.

— Ты невозможный…

— Хватит швырять в меня эту хрень! — рявкает Драко, бросая подушку обратно в Гермиону. Неуклюже вскакивая на ноги и оскорблённо пыхтя, она отбивает её на лету. — Может, это я должен просить тебя успокоиться, а н…

— Успокоиться? Ты…

— Не злись, Грейнджер, едва ли в этом был толк, — с ухмылкой повторяет он её же слова.

— Я знаю, что ты врёшь про оборотку, Малфой, — рявкает Гермиона, тыча в его сторону пальцем, но при этом не сбавляя шага в сторону своего сундука. — Ты бы не хотел лицезреть голую грязнокровку, сколько бы…

— Откуда ты знаешь?

— Знаю! К тому же ты наверняка был слишком глуп, чтобы сварить…

— У меня были высшие баллы по Зельям!

— Да потому, что Снейп любил тебя больше!

— Чушь!

— Правда!

— Если ты думаешь, что я соврал, чего ж тогда так разозлилась? — кричит Малфой, и Гермиона удивлена, что полотенце в его руках не порвалось — так сильно он стиснул кулаки.

— Ты такой идиот, — рычит она, рывком вытаскивая свою одежду из сундука.

— Грейнджер, прекрати так меня называть или…

— Ты только что назвал меня грязнокровкой!

— Что? — вот именно, что. Малфой смотрит на неё так, словно Гермиона только что призналась: вся эта война — розыгрыш.

— Ты сказал…

— Я говорил о том времени, когда мне было пятнадцать! Я уж точно не называл тебя магглорожденной через год после того, как заявил, что желаю твоей смерти!

— Что ж, сейчас это явно легко сорвалось с твоего языка…

— Грейнджер, не могу поверить, что у тебя началось предменструальное бешенство, так…

Ему повезло, что её палочка осталась на кровати.

— О, будто…

— Если ты думаешь, что я по-прежнему смотрю на тебя как на «грязнокровку», я сам отвезу тебя в Мунго. Прямо сейчас.

— Я этого не говорила!

— Тогда, сделай милость, просвети меня, — Драко разводит руками.

— Не надо было использовать это слово!

— Я не называл тебя так! Я…

— Ты сказал «как грязнокровки выглядят под одеждой», а потом…

— Я лишь демонстрировал свой мыслительный процесс в подростковом возрасте, тогда я — на случай если ты вдруг позабыла — использовал…

— Да мне плевать! Я…

Она не знает, почему так завелась, но сердце молотом бухает в груди. Это слово редко когда её задевало. Даже тогда, когда он так обзывал её раньше. Она не слышала его в детстве, даже не знала поначалу, что именно оно означает. В сознании Гермионы оно было сродни грубому ругательству, не имеющему отношения к её личности. Война всё усложнила. Превратила его в бремя.

Было… Было больно даже слышать, как Малфой произносит это слово. Он так запросто использовал его в связи с ней, и неважно, что он лишь повторял свои прошлые мысли. Это как пощечина. Не столько на самом деле больно, сколько неприятно из-за неожиданности удара. Гермионе кажется: она отреагировала бы точно так же, скажи это любой из её знакомых. Но всё же задается вопросом: её реакция оказалась такой острой из-за их прошлого или потому, что ошибки тех, рядом с кем мы позволяем себе быть уязвимыми, страшнее промахов чужих людей?

Было больно, и наверное, так не должно было быть, но на минуту Гермиона испытала именно боль. Она знает, что Малфой этого больше не чувствует, не может чувствовать, но…

— Да неважно.

— Я так не думаю, Грейнджер. Ты не…

— Всё нормально. Я знаю, что ты ничего такого не имел в виду, просто… Наверное, ты застал меня врасплох. Я… — она замолкает и тут же продолжает: — Мне не нравится слышать такое. Даже… Причина не важна. Всё нормально, Малфой.

Он вскидывает бровь и тянет слова так, словно ему ещё никогда не было так скучно.

— Неужели?

— Да… И кстати, Малфой, — он не выглядит удивлённым, когда её гнев набирает новый оборот. — Я — мы, вообще-то — сотворили какую-то мелочь, даже не сказавшуюся на твоей жизни, и ты так разозлился? И это говорит человек, который распинался о войне и о том, как неважно всё то, что ты мне сделал в прошлом, потом…

— Я никогда не говорил, что это не важно.

— Нет, говорил! Ты…

— Я на секунду взбесился, что ты и твои дружки-герои умудрились пробр…

— Но это же было ради…

— Дело в том, что случившееся касалось меня, и я имел полное право разозлиться на пять минут! Я собирался…