The House

Ну, тут начиналось знакомое мне действо, и я встал во весь рост. Даже был как-то разочарован. Что будет дальше, я уже знал. Но ошибался. Видимо не привыкнув к темноте, она протянула сигару почему-то зажженным концом ко мне и не рассчитала расстояния. Полыхающий кончик пронесся в миллиметре от моего плеча. Я инстинктивно дернулся в скользкой ванне, но, к чести свой, не упал. От неожиданности она выронила сигару прямо в воду.

- Ну спасибо!

Сказано это было как ругательство и, в первый раз за всю эту историю, от души. Не люблю я, знаете ли, когда меня жгут сигарой.

- Ты прелесть, - сказала она, - но… нам пора.

Если бы она просто произнесла «нам пора», я принял бы это за продолжение приглашения. Однако это ее «но» настораживало.

- Выходи, если ты уже закончил мыться.

- Интересно, а что мне на себя надеть?

- Завернись в полотенце, если хочешь, сейчас не до этого. Тебя уже ждут.

Она развернулась, как-то по-мышиному юркнула за порог и закрыла дверь. Вдруг я услышал стремительную и неприятную музыку в ушах, вероятно, отголосок вибрации, затомившейся где-то под желудком. Я не великий трус, но и не великий храбрец. Да и не в этом дело. Что-то, проскользнувшее в ее голосе, какая-то тень сюрприза, снова оттенок обиженной стюардессы… Словом я извиняю себя за этот громкий марш трусости. Дурные сны никогда не повторяются буквально, но тут я сидел голышом в чужой квартире, и где-то там меня уже ждали… Свет так и не зажгли, а мне было как-то не до поисков выключателя. Я, можно сказать, почти с удовольствием пошел за абсурдом, но сейчас, кажется, он идет за мной - и разница тут ох как велика! Но... надо вылезать. Зная, что в ванной всегда висит что-нибудь вроде полотенца, я на ощупь нашел дверь и на ней – даже лучше, чем полотенце – халат. Хороший махровый халат. Правда, в темноте так и не понял, мужской он или женский. Ну да черт с ним! Моя стюардесса, которую я обнаружил прямо за дверью, приглашающе улыбнулась, и я уже было двинулся в сторону гостиной. Она поймала меня за плечо и кивнула головой в противоположный конец коридора. Теперь ее молчание не показалось мне занятным, как в начале, и я подумал, что, имея на себе халат, а перед собой -только довольно хрупкую женщину, я мог бы и сбежать, а не безвольно плестись за ней. Но я, не очень юный, побитый жизнью, по-прежнему цепляюсь за наивность и любознательность - и все норовлю подставить другую щеку. Этакий Иисус–переросток. Не распяли вовремя, точнее, как-то незаметно сломался и распятия, по случаю, избежал, а теперь подставляй щеку, не подставляй... Вот так я развлекаюсь и иду за своей дамой. География этой квартиры произвела бы на меня впечатление, если бы я не был так задумчив. Мы прошли с десяток шагов прямо, свернули налево, спустились на несколько ступенек вниз, еще раз свернули, снова прошли вперед; коридор теперь подозрительно напоминал не частную квартиру, а, скорее, какой-то офис. На одной двери даже, кажется, была какая-то табличка. Только я не мог разглядеть толком: мы шли быстро, и коридор был освещен слабо каким-то боковым светом. Чем дольше мы шли, тем больше я успокаивался. Под конец стало уже интересно. А что, если меня, прямо в этом замечательном халате, кажется, все же женском, выведут сейчас в большую залу, полную разодетой публики? Хотя вряд ли. Моя дама по-прежнему была в шортах и босиком. Да и с чего бы ей выставлять меня идиотом? А может я вообще попал к маньякам? И я до сих пор не задал ей ни одного вопроса. Ни о той зимней встрече, ни о том, как она меня нашла на крыше. От ошеломленности? От нежелания дурацкими вопросами портить игру? Я и сам не знал. Шел и шел за ней и, по мере приближения к ТОЙ двери, - а дверь была в самом конце официозного коридора, - я по ее спине чувствовал, что она возвращается в то начальное состояние нашей давней близости, и это почему-то делало меня зависимым от нее, и мне снова приятно было смотреть на ее ножки и хотелось отвечать так, как от меня ожидают, чтобы не разрушать подловатое ощущение самозванства.