The House

Впрочем, я так глубоко задумался, что не замечал и этого. Я уже не прикладывал никаких усилий для выбора направления своей жалости. Слегка позванивало в ушах. Еще успел представить себе таинственную силу, которая, могла бы плавно приподнять меня и мягкой кошачей лапой снести с крыши. Но не на улицу, от которой я сбежал, а туда – дальше и восточнее - и еще чуточку дальше. В общем, домой, на диван. Но такой силы не существовало, как не было у меня сил противиться густому, вязкому сну. И нагретый битум пах нефтью, домом и детством…

Я заснул как-то тихо и радостно. Говорят, психологи называют это утробным бегством. То есть когда плохо и неуютно в этом мире, то хочется уйти, спрятаться, сжаться в комочек и спать. Как в материнской утробе. Не знаю, так ли это, но спалось мне действительно хорошо и спокойно. Может быть впервые за несколько прошедших ночей, проведенных в раздумьях о том, что делать дальше.

Чаще всего, открывая глаза, я помню, где их закрыл. Но не всегда. Вот и сейчас, проснувшись, я на мгновение прислушался к себе, но, не найдя объяснения, решил поднять голову и осмотреться. Но что-то плотно держало мою голову. Я попробовал пошевелиться и тут, с нарастающим чувством ужаса и беспомощности, обнаружил, что пошевелиться-то и не могу!

Надо мной зависло черное, почти беззвездное небо. Судя по ослабевшему шуму снизу, с улицы, был поздний вечер. Я не знаю, как это произошло, но, похоже, пока я спал, солнце перевалило через пристройку, раскалило и размягчило битум, на котором я лежал, и вплавило меня всем телом в полужидкую кашицу. Я влип. Потом солнце ушло, и черная липкость застыла, точно и нежно повторяя очертания моего тела. Влип. От этой мысли я нервно рассмеялся.

Буквальное выражение моего положения в жизни. Вдруг почувствовал, что руки и ноги у меня онемели. Вспенилась и забулькала паника. Я задергался. Вырывать из битума голые по локоть руки было больно, да и не хватало сил. Ноги в джинсах еле шевелились, а майка пропиталась так, что приклеилась сама кожа на спине. Вдруг мне очень захотелось закричать. Громко. Я сдержался, но продолжал свои судороги.

Не знаю, чем бы все это закончилось – истерикой? обмороком? - я был близок и к тому, и к другому. Однако бессмысленное дерганье очень скоро выбило меня из сил. Я расслабился. И стал успокаиваться.

В конце-то концов, сказал я сам себе, я же ненавижу суету. Так отчего же я сейчас так засуетился? Или, может, моя ненависть и презрение к суете - только суесловие, пустой треп? Доболтался, идиот! А вот сейчас попробуй без суеты и с достоиством выбраться из этой ситуации! Хотя, собственно, что произошло? Ну влип, ну идиотское положение. А вся моя предыдущая жизнь мудра и не комична? Что особенно ужасное и необратимое случилось сейчас?

О, я умею себя уговаривать! Всю жизнь, страшно боясь боли, я уговаривал себя, что боль, в сущности, - только ощущения моего тела, сигналы, которые нервы передают в мозг, и не более того. И мне становилось легче. Вот и сейчас. Ну влип и влип. О том, что, вероятно, придется звать на помощь или, в лучшем случае, как-то выбираться из своей одежды, я сейчас старался не думать. Лежи и расслабься, крыша - романтичнейшее место для мечтаний и философствования. Получай удовольствие. И я стал получать.

Действительно – крыша, ночь, залипший я. Я даже вдруг почувствовал, что мне не одиноко. Сколько крыш в Городе? Для меня - бесконечно много. А значит, есть какой-то шанс, что еще где-то, на какой-то из крыш, залип еще как минимум один идиот-иммигрант вроде меня. А, может быть, и больше. И лежим мы совершенно неподвижно, глядя в незвездное небо. И нам хорошо. Потому что это замечательно, когда у тебя нет выбора, и ты обязан лежать. Случай, приклеив тебя, как бы перекладывает всю ответственность и за тебя, и за происходящее на свои витиеватые плечи. В самом-то деле я не попался в ловушку, я парю, я чертовски свободен и спокоен. Пусть Случай сам выверчивает эту ситуацию как ему будет угодно. Даже любопытно будет взглянуть.

Но Случай не торопился. Я полежал еще немного, стараясь не обращать внимание на занемевшие конечности. Кажется, сказал я себе, пора начинать что-то делать. Кричать, например. Главное - не задумываться над унизительностью своего положения. Все это не со мной. Я смотрю телевизор. Комедия ситуации. Иначе до утра, до горячего солнца я, похоже, не доживу.

Я попробовал взвесить шансы. Кричать нужно очень громко и долго – пока не услышат жильцы последнего этажа. Потом эти добропорядочные бюргеры будут решать, не послышалось ли им, а если нет, то звонить ли в полицию или наплевать. Хотя нет, когда жильцам дома с мраморным вестибюлем мешают спать, они тут же жалуются. Значит, полиция. Ну нет, спасибо. Обьяснять им, что я не вор, не верблюд и не шизофреник с суицидным уклоном – это уже не комедия. В полицию не хочу.