The Man of Property — Собственник

But then, as Aunt Hester said, they didn't see any poetry nowadays, all the poems were 'little light things.'	Впрочем, говорила тетя Эстер, теперешняя поэзия — это все «легковесные пустячки».
There was nobody who could write a poem like	Теперь уже никто не напишет таких поэм, как
'Paradise Lost,' or	«Потерянный рай» или
'Childe Harold'; either of which made you feel that you really had read something.	«Чайльд Гарольд»; после них, по крайней мере, что-то остается в голове.
Still, it was nice for Francie to have something to occupy her; while other girls were spending money shopping she was making it!	Конечно, это очень хорошо, что Фрэнси есть чем себя занять: другие девушки транжирят деньги по магазинам, а она сама зарабатывает!
And both Aunt Hester and Aunt Juley were always ready to listen to the latest story of how Francie had got her price increased.	Тетя Эстер и тетя Джули всегда были рады послушать рассказы о том, как Фрэнси удалось добиться повышения гонорара.
They listened now, together with Swithin, who sat pretending not to, for these young people talked so fast and mumbled so, he never could catch what they said.	Они внимали ей и сейчас, вместе с Суизином, который делал вид, что не прислушивается к разговору, потому что молодежь теперь так быстро и так невнятно говорит, что у них ни слова не разберешь!
"And I can't think," said Mrs. Septimus, "how you do it.	— Просто не могу себе представить, — сказала миссис Смолл, — как это ты решилась.
I should never have the audacity!"	У меня бы не хватило смелости!
Francie smiled lightly.	Фрэнси весело улыбнулась.
"I'd much rather deal with a man than a woman.	— Я всегда предпочитаю иметь дело с мужчинами.
Women are so sharp!"	Женщины такие злюки!
"My dear," cried Mrs. Small,	— Ну что ты, милая! — воскликнула миссис Смолл.
"I'm sure we're not."	— Какие же мы злюки?
Euphemia went off into her silent laugh, and, ending with the squeak, said, as though being strangled:	Юфимия залилась беззвучным смехом и, взвизгнув, проговорила сдавленным голосом, будто ее душили:
"Oh, you'll kill me some day, auntie."	— О-о! Вы меня когда-нибудь уморите, тетечка!
Swithin saw no necessity to laugh; he detested people laughing when he himself perceived no joke.	Суизин не видел в этом ничего забавного; он терпеть не мог, когда люди смеялись, а ему самому не было смешно.
Indeed, he detested Euphemia altogether, to whom he always alluded as	Да, откровенно говоря, он просто не переносил Юфимии и отзывался о ней так:
'Nick's daughter, what's she called—the pale one?'	"Дочь Ника, как ее там зовут — бледная такая?"
He had just missed being her god-father-indeed, would have been, had he not taken a firm stand against her outlandish name. He hated becoming a godfather.	Он чуть не сделался ее крестным отцом собственно, он сделался бы им неизбежно, если бы не восстал так решительно против ее иностранного имени: Суизину совсем не улыбалось стать крестным отцом.
Swithin then said to Francie with dignity:	Повернувшись к Фрэнси, он с достоинством сказал: